Юрий Колкер: БЕЗВЫХОДНЫЕ ТУПИКИ ДЕМОКРАТИИ, 1997

Юрий Колкер

БЕЗВЫХОДНЫЕ ТУПИКИ ДЕМОКРАТИИ

(1997)

Демократия, как мы не единожды слышали, есть наименьшее из зол. Все политические системы плохи, а эта — наименее плохая. Она наилучшим образом обуздывает неискоренимые в человеке властолюбие и корыстолюбие вместе с неизбежно вытекающей из них жестокостью, — но ни властолюбия, ни корыстолюбия, ни жестокости в политике все равно не избежать. Зло остается.

Такое отношение установилось относительно позд­но. Античность, давшая первые примеры демократии, увенчалась, как известно, единовластием. Более того, античные мыслители чуть ли не единодушно осудили народоправство. Произошло это потому, что ничем не сдержанный произвол боль­шинства оказался на деле страшнее произвола олигар­хии или тирана. Царь или правящее меньшинство (ареопаг, сенат) хотя бы в принципе могут быть неправы в глазах думающего человека, а против большинства и сказать нечего. Глас народа — глас божий. Если народное собрание Афин решило грабить соседний остров Евбею, то такова воля небес. То же — и в общественной жизни. Кто плох в глазах большинства — преступник. Ни конституции, ни двухпалатной системы представителей, ни независимого суда античные времена не знали. И весь древний мир хорошо запомнил дикий произвол афинян, угнетавших союзников, казнивших Сократа и едва не казнивших Аристотеля.

Разумеется, с тех пор как появилось разделение власти на независимые законодательные, исполнитель­ные и судебные органы, демократия приобрела другое лицо. Но настороженное отношение к ней сохранялось долго, и оно имеет под собою научную базу. Отложим в сторону вопрос о том, что демократия может привести к власти партии вроде нацистской. Уязвимость демократии с этой стороны — общее место. Хорошо известно, что народы (особенно неблагополучные) впадают в ужасные ослепления — шовинизм, религиозный фанатизм. Любопытнее другое: оказывает­ся, всеобщая подача голосов вовсе не выявляет пре­словутой воли народа. Иной раз этой воли — просто нет. Народ, демократический народ — безволен.

Вообразим трех голосующих — Андрея, Бориса и Валентину — и вынесем перед ними вопрос о том, что важнее для страны: оборона, образование или социаль­ное обеспечение. Андрей считает, что важнее всего образование; на второе место он ставит социальное обеспечение, на третье — оборону. Борис готов расходовать народные деньги сначала на оборону, затем — на образование, и лишь в последнюю очередь — на социальное обеспече­ние. У Валентины — другая система приоритетов: социальное обеспечение, оборона, образование. Если мнения голосовавших равноправны (а этого требует демократия), то перед нами порочный круг (или порочный треугольник): каждая из статей бюдже­та является одновременно первостепенной, второстеп­енной и третьестепенной. Можно, конечно, разделить бюджет на три равные части, но тогда каждый из голосовавших будет считать, что правительство дейст­вует вопреки его воле. Вот вам и народовластие!

Это — так называемый парадокс Кондорсе, по имени французского мыслителя XVIII века Жан-Антуан-Николя маркиза де Кондорсе. Уже эта простая тупиковая ситуация дает некото­рое представление о неимоверной сложности выявле­ния коллективной воли. Из примера ясно, что по вопросу принятия решений общество в принципе отличается от личности. Оно — не знает, что ему выгодно. Но можно спросить: как часто возникают такие тупики? Легко подсчитать, что в приведенном примере вероятность тупика — 5,5%. Если при тех же трех неслож­ных вопросах голосовать будут миллионы, она достиг­нет девяти процентов. Теперь представим себе, что вопросов больше, и что они тесно переплетаются, как это бывает в жизни. Здесь, говорят нам специалисты, вероятность тупика может быть сколь угодно высокой, а в особо сложных случаях — прямо приближается к ста процентам.

Некогда полагали, что все эти цифры — отвлеченная игра ума. Теория, мол, суха, а древо жизни пышно зеленеет, и на практике всё само собою улаживается; голосование выявляет волю народа. Но сухая теория готовила оптимистам новый удар. В 1950 году молодой американец Кеннет Эрроу опубликовал свое фундаментальное исследование механизма демо­кратии, и все ахнули. Оказалось, что если избиратели действительно свободны в своем выборе (то есть демократия соблюдена безупречно), то от тупиков попросту никуда не деться. Единственный выход — страшно вымолвить — внешнее, стороннее давление на общество, лишающее избирателей хотя бы части их вожделенной свободы. Получалось, что демократия не должна быть чистой. (Вероятно, это имел в виду Артур Кёстлер, сказавший устами своего героя, что любая общественная мысль, доведенная до логической чистоты, становится пустой и абсурдной.)

Такое давление на деле всегда существует, демократия (к счастью) никогда не бывает полной, идеальной. Давлением может служить и служит, скажем, религия, если ее придерживаются все или многие в обществе; или угроза большой войны; или авторитет влиятельного мень­шинства, например старейшин или аристократии. Пре­дельный же случай внешнего давления — диктатура. С нею кончаются тупики, но кончается и свобода.

Этот вывод вошел в науку как теорема Эрроу. За нее ученый в 1972 году удостоился нобелевской премии. Пессимисты называют ее теоремой невозможности, оптимисты — теоремой возможности. Между тем принцип подачи голосов вошел в нашу плоть и кровь, — и даже чуть-чуть дальше: ведь в иных обстоятельствах уже голосуют и компьютеры; правда, пока это, в первую очередь, касается вопросов о запуске или незапуске космических станций. Умная машина анали­зирует прорву данных — и на основе анализа выносит рекомендации, под которой ставят подписи ученые или политики.

Теорема Кеннета Эрроу утверждает, в сущности, что полное равенство и полная свобода выбора связы­вают демократию. Звучит это несколько дико, но деваться некуда — таков вывод науки. Он вновь подводит нас, хоть и с другой стороны, к тому заключению, к которому эмпирическим путем пришли древние. Тем, для кого русская культура — не пустой звук, он напоминает еще и знаменитые слова Герцена — о том, что всеобщая подача голосов может стать бритвой в руках сумасшедшего, окажись она у народа, к ней неготового. За примерами далеко ходить не нужно; возьмем СССР. Разве там кому-либо чинили препятствие на избирательном участке? Разве не был режим пусть извращенной, но всё же демократией? Ведь народ — молчал, не протестовал, голосовал! Даже репрессии,

Когда судьба за нами шла по следу,
Как сумасшедший, с бритвою в руке,

каким-то образом отвечали смутной и порабощенной воле народа.

Хотя Эрроу (в отличие от Маркса) никакого руководства к действию из своей теоремы не вывел и никаких манифестов не провозгласил, но рекомендации напрашиваются сами собою и сводятся к ограничению демократии. Разговоры о том, что разумно было бы устано­вить для избирателей образовательный ценз, а то и вовсе передать дело управления (или хотя бы право вето) некому взращенному традицией и разумом невыборному институту, ведутся уже давно. Да-да, невыборному. Избранные на срок — всегда несвободны, никогда вполне не могут быть совестью народа. Чтобы воплотить в себе совесть, нужна не опосредованная народом ответственность перед Богом (как его ни понимай). Пожизненные избранники — тоже не идеальный выход. Их человеческие качества в гораздо большей мере подвержены искажению, чем качества того, кто свой мандат получил прямо из высшей инстанции. Подобный институт в мире существовал: британская палата лордов. Так называемые новые лейбористы, придя к власти, подорвали его вековую основу и собираются вовсе уничтожить. Тем самым в Британии, впервые в ее истории, открыт законодательный путь к охлократии, если не к диктатуре.

Самое меньше, что можно вывести из сказанного, сводится вот к чему: если выборы — инструмент столь несовершенный, не стоит творить себе кумиров из тех, кто вознесся над нами волею народа.

18 мая 1997, Боремвуд, Хартфордшир;
помещено в сеть 13 февраля 2005

радиожурнал ПАРАДИГМА №88 русской службы Би-Би-Си, Лондон, 20 мая 1997

журнал ВЕСТНИК №19 (173), Балтимор, 2 сентября 1997

газета ЛОНДОНСКИЙ КУРЬЕР №79, 22 мая 1998

еженедельник ЗА РУБЕЖОМ (приложение к газете НОВОСТИ НЕДЕЛИ), Тель-Авив, 6 мая 1999

журнал РАДУГА, Таллин, февраль 2000

Юрий Колкер