Никогда не забуду этого специфического опыта. В возрасте сорока лет посадили меня за стол в обществе очень непохожих на меня (и друг на друга) людей, развернули передо мною тетрадку с кубиками, треугольниками, кружками и кляксами и предложили — дипломы и звания побоку — доказать, что я не совсем дурак…
Во всех языках мира существуют слова глупый и умный. Определений для них нет, но и в пояснении они не нуждаются. В иной компании стоит мимоходом упомянуть «этого дурака», и все уже знают, о ком речь. Но измерять интеллект стали сравнительно недавно. Первым взялся за дело двоюродный брат Дарвина, основоположник евгеники, психолог и антрополог сэр Фрэнсис Гальтон (1822-1911). Он был большой оригинал: полагал, что музыкальный слух или мускульная сила — косвенные свидетельства умственных способностей. Занимался самыми неожиданными вещами, например, статистическими методами исследовал эффективность молитвы. Из любопытства, но с риском для жизни, путешествовал по Африке. Он же составил географическую карту Англии, на которой в баллах отмечалось… безобразие местных женщин (самые некрасивые оказались в Кембридже). Мимоходом, развлекаясь и увлекаясь, сделал несколько открытий. В частности, первым пришел к выводу, что наши отпечатки пальцев уникальны, совершенно как наши души…
Здесь вот что любопытно. До Гальтона в порядочном английском обществе было укоренено представление о гении и таланте в искусстве, но не в науке. Считалось, что люди бывают двух родов: нормальные и идиоты. Нормальные — все примерно одного и того же интеллекта. Если кто выдвинулся по части философии или физики, так это потому, что не ленился. Сам Дарвин думал именно так — и был поражен мыслью Гальтона, что люди родятся с очень разными умственными способностями.
Плодотворную мысль Гальтона уразумели и стали развивать.
Современный психометрический подход разработал в 1904 году француз Альфред Бине (1857-1911). Затем идея была подхвачена психологом Льюисом Терменом (1877-1956) в Стандфордском университете в США, где и возникла знаменитая теперь аббревиатура IQ (intelligence quotient, показатель умственных способностей).
Сегодня заокеанская сверхдержава буквально помешана на тестировании мозгов. Говорят, даже нанимаясь в дворники, теста не миновать. С особым рвением американские психологи исследуют детей. Начинают с двухлетних, а пятилетним уже прямо произносят окончательный приговор, выраженный в баллах. С ним и живи, будь ты хоть пророк. Обжалованию он не подлежит.
Чтобы не обижать дураков, нижний балл в тестировании принят равным ста. Верхняя отметка — 200, но ее, кажется, еще никто в мире не достигал. Средний (нормальный) показатель — 120, притом он одинаков для женщин и для мужчин. Никакого преимущества у сильного пола не наблюдается.
Пользуясь тестами, американские психологи давно уже оценили умственные способности народов. Самыми глупыми, вообразите, оказались китайцы и русские. Обиженные народы спрашивают, и не без некоторого основания: а не косвенная ли это оценка тестов? Китайцы — древнейший народ на земле. Они умели писать в XII веке до. н. э. — и это были они, сегодняшние китайцы, этнически мало изменившиеся. Музыка, танец, живопись, скульптура, театр — едва ли не их изобретения (известны по именам некоторые художники VI века до н. э.), хотя, разумеется, все народы шли к этим искусствам. Китайцы изобрели колесо (во всяком случае, со спицами; известно с 1200 года до н. э.), бумагу, шелк, порох, книгопечатание, бумажные деньги, фарфор… незачем продолжать. Теперь допускают, что они и Америку открыли задолго до викингов (не говоря уже о Колумбе). Но, может, они выродились, отстали? Такое с народами случается. Однако в лучших американских школах первыми по успеваемости идут обыкновенно выходцы с Дальнего Востока: японцы и китайцы, а уж вслед за ними — евреи.
Русские, наоборот, один из молодых народов. Вровень с западными народами русских поставили культурные и научные достижения XIX-XX веков, в первую очередь — литература. Поль Валери приравнивал русский роман XIX века к итальянскому Возрождению (как целому!) и культурному взлету Афин в V в. д. н. Тут он, конечно, хватанул, но и в преувеличениях, осознанных как таковые, есть своя правда. Английский и французский роман ему чудом не казались, а уж эти литературы куда как богаты. Правда, эпохальных открытий вроде колеса, шелка или Америки, за русскими не числится (за французами и англичанами — тоже), да и самовар не ими придуман, а китайцами, но и глупыми русские нигде ни у кого не слывут. В американских университетах русские математики и физики — нарасхват. В чем же тут дело?
Отчасти — в определении народа. Английское слово nation, в его современном значении, правильно переводится на русский не как нация, а как страна. (Послеперестроечные переводчики этого не знали, и сейчас слово нация по-русски поменяло свое значение на обратное, став собирательным — вроде печально известного словосочетания советский народ.) Американцы по психометрическим тестам — народ неглупый, но это все американцы, во всем их этническом многообразии. А сколько среди них этнических китайцев, немцев, поляков?.. (Кстати, именно поляки слывут в США тем, чем в России — чукчи. «Сколько нужно поляков, чтобы ввинтить лампочку? Пять. Один приставляет лампочку к патрону, а четверо других вращают под ним стол…»)
Второй ответ дал в свое время Бенджамин Дизраэли, любимый премьер-министр королевы Виктории: «Есть ложь, бессовестная ложь — и статистика…» Какова была контрольная выборка опрошенных? Какова она по качеству и количеству? И что такое средняя температура по больнице? О тупости немцев твердили при Пушкине, твердят и сейчас, а философия, да и физика с химией и биологией до середины XX века — чуть не сплошь немецкие. Это потом мозги перетекли за океан, где денег стало много.
Кстати, бросим взгляд и на такой показатель, как нобелевская премия. У меня под рукой таблица до 1994 года; ее и обрабатываю. Получается: США — 238, Германия — 96, Великобритания — 85, Франция — 46, Швеция (sic!) — 30, Дания — 20, Швейцария — 19, Россия плюс СССР — 17, Канада и Нидерланды — 14, Италия — 13, Австрия — 11, Япония, Норвегия и Бельгия — 8, Ирландия — 7, Испания и Южная Африка — 6, Аргентина — 5, Израиль и Австралия — 4, Польша и Индия — 3; остальные меньше. Занятно, не правда ли? О многом эта статистика говорит, но о многом красноречиво умалчивает. Построить на ней представление об интеллекте народа — дело безнадежное.
Россия по части разработки своих тестов отстает; в советское время они не поощрялись. Но российские интеллектуальные состязания, так называемые детские олимпиады по школьным предметам, дали прелюбопытный результат. В течение десятилетий ни один из победителей в дальнейшем не стал даже доктором наук, не то что большим ученым. Тут кстати вспомнить, что один из величайших мыслителей XX века, Альберт Швейцер (1876-1965), считался в школе мальчиком туповатым и едва не был исключен за неуспеваемость. Даже в музыке (а он потом, среди прочего, сделался еще и замечательным органистом) отставал. Не блистал на студенческой скамье и Альберт Эйнштейн.
Вообще в Старом Свете тестирование пока не приняло повального характера. Спасибо традиции! Как часто она оказывается умнее разума. И его измерителей. Кто составляет тесты? Избранники божьи или самозванцы? Любое произведение несет на себе печать авторской индивидуальности. Тест — тоже. Даже если считать ученого-психолога человеком усредненным (а не психом, каковым он нередко оказывается), все равно субъективности не избежать.
Возьмем примеры из российской печати последнего времени.
Подчеркните лишнее слово: селедка, дельфин, акула, скат, палтус, камбала .
Правильный ответ, говорят нам, — дельфин, поскольку он — млекопитающее, а остальные — рыбы. Но этот тест — переводной (как и большинство российских тестов), и ошибка переводчика допускает другой ответ: селедка. Действительно, рыба, под которую хорошо идет водка, по-русски — сельдь; селедка — скорее блюдо; или уж во всяком случае, просторечие, уменьшительно-ласкательное имя обитательницы морей clupea harengus, тогда как прочие имена — без всякой ласки. Выходит, что грамматически это слово выпадает из общего ряда. Вот вам и тест.
Какой из городов не находится в Англии: Фидкраф, Долнон, Пурливель, Золгаг, Рофдско.
Опять, правильный ответ (Глазго = Золгаг) на поверку оказывается неправильным: ведь Кардифф (Фидкраф) тоже город не английский, а валлийский, что особенно бросается в глаза в наши дни, когда Уэльс обрел, наконец, некоторую степень автономии. Составитель теста, что называется, сам дурак. Более того, здесь возможен и третий безукоризненно правильный ответ: ни один из городов не является английским. Перечисленных названий нет ни на карте Англии, ни в произведениях английских беллетристов, — а ведь о том, что города зашифрованы, тестируемый не предупрежден, стало быть вопрос — некорректен.
Именно из-за подобного рода некорректностей психометрические тесты вызывают у многих возмущение. Люди спрашивают психологов: с чего бы это вдруг нам играть в ваши игры, а не в свои собственные?
Наконец, ясно и то, что тест, даже самый что ни на есть объективный (если таковой вообще возможен), именно в силу своей объективности вытолкнет на обочину человека действительно своеобразного, не говоря уже о гении. Идея психометрического теста — средний человек, возведенный в квадрат (в идеале — в куб). Представим себе такую картину: 1811 год; двенадцатилетний Пушкин поступает в лицей, — и вот ему, в качестве проверки интеллекта, предлагают продолжить числовой ряд: 1, 3, 7, 17… (члены, начиная с третьего, определяются по правилу an+1 = an-1 + 2an, которое и нужно угадать). Что, если бы он не справился? «Милостивый государь Сергей Львович, не обессудьте, сын Ваш, Александр Сергеевич, не может быть принят в Императорский Лицей, ибо не оказал на испытаниях достаточных умственных способностей…» Прощай, Евгений Онегин, Пиковая дама, «Я помню чудное мгновенье»… Прощай, «наше всё»! Получился бы из Пушкина — Денис Давыдов, отважный гусар, пописывающий стихи. Ведь это признать нужно: не было у Пушкина математических способностей. И еще многих.
Иногда кажется, что тесты специально придуманы для газетных сенсаций. Одна из них вот какова: нас уверяют, что IQ женщин падает при наступлении климакса, а затем — еще раз падает, когда эта неприятность совсем уже позади. Мало того: чем выше начальный IQ, тем позднее наступает климакс, то есть сексуальная одаренность есть причина (или следствие?) умственной. Приводятся ученые соображения, объясняющие нам эту гримасу природы… Что ж, может оно и верно. Что-то ведь тесты да измеряют. Вопрос только: что?
Сам я получил на этот счет урок — во время того самого испытания, с которого начал (и которое проходил в одной кровожадной ближневосточной армии*).
* Нашлись читатели, решившие, что слово кровожадной произнесено здесь всерьез. Не иначе как по этой причине статья попала в одно московское издание, где, вероятно, израильскую армию и впрямь считают кровожадной.
Рядом со мной сидел грузный человек лет 28-30, о котором, перемолвившись с ним, я узнал, что он торгует на рынке. Страницы теста он перелистывал с какой-то несколько даже пугающей быстротой, закончил первым — и сразу же был приглашен к начальству… Решительность, собранность, темп жизни, может, и сила духа — вот что, похоже, в первую очередь проверяется в ходе тестов. Они — не для созерцательных или артистических натур. Пушкин («умнейший человек России») закончил лицей предпоследним по списку; вероятно, квадратного уравнения не мог решить. Мандельштам провалил экзамен по литературе (не смог рассказать об Эсхиле) — да так и не получил высшего образования. (Дарвин, Фарадей, Галуа — тоже никаких дипломов не имели…)
Опомнятся ли американские психометристы? Трудно сказать. США в наши дни — страна поветрий, выращенных из человеколюбия, на деле же — обращенных против человека. Рука об руку с тестированием идет политическая корректность, идея которой — уравниловка. Еще не прямо, а косвенно, но совершенно недвусмысленно она говорит нам, что ум ничуть не лучше глупости. Спрашивается, зачем же тогда тесты?
Между прочим, идея политической корректности (и именно в такой форме, уравнивающая ум и глупость) родилась не где-нибудь, а в пореволюционной России, в голодном Петрограде 1921 года. Дело было вот как. Шло заседание Цеха поэтов. Председательствовал Николай Гумилев. Предстояло принять нового члена цеха: некоего Сергея Нельдихена, теперь прочно забытого. Этот господин читал стихи не то чтобы совсем плохие, а явно глупые. Технически — они были написаны сносно. Никому из собравшихся стихи не понравились, однако Гумилев настоял на том, чтобы Нельдихена приняли. В его защиту он сказал вот что: «Глупость доныне была в загоне, поэты ею несправедливо гнушались. Однако пора ей иметь свой голос в литературе. Глупость — такое же естественное человеческое свойство, как ум».
Как видим, и тут мы впереди планеты всей.
29 апреля 1999, Лондон
помещено на сайт 13 февраля 2005
газета ЛОНДОНСКИЙ КУРЬЕР апрель или май 1999 (под псевдонимом).
газета ГОРИЗОНТ (Денвер), 30 июня 1999.
газета ЗА РУБЕЖОМ (приложение к газете Новости недели, Тель-Авив) №30, 29 июля 1999.
журнал КОСМОПОЛИТ №42 (Бостон), июль-август 2003 (под псевдонимом Никифор Оксеншерна).
в антологии СОВРЕМЕННОЕ РУССКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ в 7 томах, том 4 (публицистика). Сост. А.Александрович, И.Андрушкевич, В.Анисимов и др. Издание Московского института социально-культурных программ и Институтом социально-политических исследований РАН, Москва, 2008.
