Повторю сказанное много раз: занятия Ходасевичем были для меня не службой, а служением. Эта работа, как и вся моя тогдашняя жизнь, проникнута верой в русскую литературу и в Россию. Мою выстраданную эстетику, моё переосмысление жизни, где рычагом сделалось отрицание авангарда, мне нужно было выговорить на стихах любимого поэта. Отсюда мой комментированный двухтомник Ходасевича, вышедший в Париже в 1983 году, когда я еще сидел в отказе и ждал ареста в Ленинграде. Отсюда же и то, что вот эту статью, живя уже в Иерусалиме, я напечатал в 1987 году не в академическом издании, а в литературном журнале, в парижском Континенте.
Как разыскание, эта статья, естественно, устарела. Мы живем в информационном раю, который в те времена и не снился. Архивную справку, за которую тогда платили кровью и по́том, сейчас получаешь, не вставая из-за стола. Но тексты, написанные с участием сердца, живут долго, и как литературное чтение эта статья устарела мало, для меня же, будучи оптическим устройством моей памяти, не устарела вовсе. Я разлюбил Ходасевича, изверился в русской литературе, потерял интерес к России сегодняшней и будущей, но я еще жив, и мне любопытно окунуться в моё тогдашнее, посмотреть на себя в перевернутом бинокле. Работал я с воодушевлением; две эпохи присутствуют в этой работе; значит, написанное мною может оказаться любопытным не только мне, а и другим людям, разглядывающим жизнь и литературу из какой-нибудь третьей эпохи .
24 декабря 2011,
Боремвуд
Литературная дружба и приятельство В. Ф. Ходасевича (1886-1939) с полузабытым поэтом Александром Ивановичем Тиняковым (псевд. Одинокий, 1886-1932) охватывают промежуток в 11 лет: с начала 1905 по начало 1916. Конец этим отношениям положила, вероятно, так называемая тиняковская история [1] и статья Исповедь Антисемита, напечатанная Тиняковым в 1916 году, в 13 номере петербургского Журнала журналов. Публикуемая переписка обрывается в ноябре 1915 года. В письме к Б. А. Садовскому [2] от 22 апреля 1916, уже упоминая Исповедь Антисемита, Ходасевич как бы подводит итог своим отношениям с Тиняковым и даёт ему выразительную характеристику:
«Тиняков — паразит, не в бранном, а в точном смысле слова. Бывают такие паразитные растения, не только животные. На моем веку он обвивался вокруг Нины Петровской, Брюсова, Сологуба, Чацкиной, Мережковских и, вероятно, ещё разных лиц. Прибавим сюда и нас с Вами. Он был эс-эром, когда я с ним познакомился в начале 1905 г. Потом был правым по Брюсову, потом черносотенцем, потом благородным прогрессистом, потом опять черносотенцем (уход из Северных записок), потом кадетом (Речь). Кто же он? Да никто. Он нуль. Он принимает окраску окружающей среды. Эта способность (или порок) физиологическая. Она ни хороша, ни дурна, как цвет волос или глаз. В моменты переходов он, вероятно, немножко подличал, но я думаю, что они ему самому обходились душевно недёшево. Он все-таки типичный русский интеллигент из пропойц (или пропойца из интеллигентов). В нем много хорошего и довольно плохого. Грешит и кается, кается и грешит. Меня лично иной раз от этого и подташнивало, но меня и от Раскольникова иной раз рвёт. Поэтому его "исповедь" безотносительно к тому, в какое положение она ставила Вас (я на минуту отстраняю от себя свои личные чувства к Вам), меня не возмутила, как конечно, и не восхитила. Она была в порядке тиняковщины, только и всего. Но присланная Вами вырезка подла бесконечными своими виляниями, подтасовками и передергиваниями…».
Из этой оценки видно, что темные стороны натуры Тинякова были и раньше известны Ходасевичу. Между тем, ещё в письме от 17 ноября 1915 года (последнее письмо публикуемой здесь подборки) Ходасевич уверяет Тинякова в сердечном к нему расположении, настойчиво зовет в гости и подписывается «любящий Вас», а тремя годами раньше, 6 декабря 1912 года, пишет Б. А. Садовскому: «Он мне милее многих…» [3]. Здесь уместно вспомнить, что близостью эстетической Ходасевич дорожил неизмеримо больше, чем политической, да и вообще любой другой близостью. Поэтика Тинякова была родственна его собственной поэтике. В рецензии на первую книгу стихов Тинякова он писал:
«Можно сочувственно или враждебно относиться к идеям г. Тинякова, но нельзя не признать, что он никогда не опускается до холодного выдумывания стихов, до писания ради писания, до стихотворного жонглёрства, получившего столь широкое распространение в последние годы. Переживания Г. Тинякова подлинны, — и это заставляет примириться с их немного наивным демонизмом…» (Утро России № 271, 24 ноября 1912).
Исповедь Антисемита и сопутствующие ей обстоятельства представили Тинякова в свете столь неприглядном, что и симпатизировавшие ему люди вынуждены были от него отвернуться. В их числе оказался и Ходасевич. По замечанию И. Андреевой, «еврей по крайней мере наполовину, В.Ходасевич интеллигентом был всецело, и откликнулся на "тиняковскую историю" как подлинный интеллигент» [4]. Отношение к стихам Тинякова у Ходасевича почти не менялось. В своих мемуарах он называет их посредственными (Некрополь. Изд. Петрополис. Брюссель. 1939).
А. И. Тиняков выпустил три книги стихов: Navis Nigra [Черная ладья], изд. Гриф. М. 1912; Треугольник. Вторая книга стихов. 1912-1921, изд. Поэзия. П. 1922; и Ego sum qui sum [Я есть сущий, Исход 3:14]. Третья книга стихов. 1921-1922, изд. автора. Л. 1924. Выступал он и в качестве критика и публициста. Всю жизнь Тиняков был запойным пьяницей, пропивал последнее с себя и всегда нуждался. В советское время, еще раз перекрасившись, он служил большевикам и как будто бы даже работал в ЧК, в Казани. Последние его годы темны. По слухам, он просил милостыню с плакатом: «Подайте бывшему поэту».
Подлинники публикуемых ниже писем хранятся в Отделе рукописей Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина: ф. 774 (А. И. Тиняков), № 45. Копии с них снял и предоставил публикатору И. Ф. Мартынов.
Нумерация примечаний сквозная.
1 См.: Письма В. Ф. Ходасевича Б. А. Садовскому. (1906, 1912-1920.) Послесловие, составление и подготовка текста И. Андреевой. Изд. Ардис. 198З.
2 Письмо № 29 в публикации И. Андреевой: см. прим. 1.
3 Цитирую по И. Андреевой: см. прим. 1.
4 Стр. 64 публикации И. Андреевой: см. прим. 1. Хорошо известно, что мать Ходасевича, София Яковлевна Ходасевич (урожденная Брафман; примерно 1846-1911) была католичкой еврейского происхождения. Слова «по крайней мере» в осторожном замечании И. Андреевой основаны, вероятно, на том, что первые три согласных в фамилии Ходасевич, полученной поэтом по отцовской линии, образуют один из самых распространенных корней в языке иврит [חדש, порождающий слова новый, обновлять, создавать, месяц и др. — 2011].
[№ 1]
Дорогой Александр Иванович!
Спасибо Вам, прежде всего, за память [5]. Что ж? Очень жаль, что еще одной обманутой надеждой больше (я говорю о Город[ецком] [6]). И вместе с тем рад, что на него теперь, кажется, установится надлежащий взгляд, который устанавливал я с самого начала — и был гоним. Хотя я Перуна [7] еще не читал.
О Ваших стихах. Не сердитесь, не браните меня за это, — но я хочу побранить Вас. Буду очень придирчив, но краток до грубости — иначе моя «рецензия» не будет иметь конца. Я буду сознательно недоговаривать — Вы поймете, что я хочу сказать.
I. Бедный мальчик. Неудачное заглавие. Почему «шве́я», когда надо «швея́»? Тяжело выходит вот что: перед сидит, которое стоит раньше, — нет подлежащего, а перед следит, которое находится в том же предложении позже — стоит он. И зачем так много уменьшительных: горенке, хворенький, мушками, слезинкою, льдинкою. Это — ложная нежность.
II. Бульварная [8]. «Как ни искала» — слабо. Нижет без дополнения — немыслимо. Низать — не то, что пронизывать, что может делать дождь, ветер. Тогда дополнение само собою подразумевается: меня, тело. А низать можно кольца, жемчуг — на тесьму. Низать что́ на что́. Такова необходимая конструкция этого глагола.
III. Алкоголик. Очень сильно влияние Белого. До размера включительно («Разметались по полю галки…»). На слово иной не приходится ударения. Слово очувствует мне не нравится. В муку открою окно — натянуто.
IV. Усталый. Метель-девственница — вспоминается «Снежная маска» [9].
V. В тюрьме. Упоминание об уголовных не мотивировано внутренне. Что значит: бескровные ласки свободы? Это — не образ. И тоже не без Белого.
VI. Весеннее утро. Пел могуче — банально. «Вьюгой…» — натянуто. Стих о забвении обид — тяжел. Гораздо лучше, если бы это стихотворение было написано в настоящем времени, а не в прошедшем.
VII. О, сколько кротости и прелести… [10] «Мы словно в повести Тургенева» — по смыслу даже хорошо, но что-то есть неприятное. Следующая строка неблагозвучна.
VIII. «Уселись мы…» Рифма: кресле–воскресли из Белого (Дитя, я рад — полей и рощ родные виды вновь воскресли… Сижу, дремлю в покойном кресле.) Уселись — прозаично. Как сидели с давних пор — понимаю, что Вы хотели сказать, но эта именно фраза ничего не дает.
IX. Во имя Свободы Вечной [11]. — Палачом решил стать — не хорошо. «На́ свой по́мост роковой…» На́ свой — немыслимо. Да и не по́мост, а помо́ст.>
Вообще — присланные стихи не из лучших Ваших. Затем они не без влияний, не в сфере стиха, а в стихе. — Зачем злоупотребляете Вы диковинными рифмами? Ей Богу — это ложный путь.
Не сердитесь, дорогой Александр Иванович. Но если писать о стихах, то писать правду, что думается. Иначе — на что это Вам, и как отвратительно для меня! Пришлите еще стихов. Книги Чуковского [12] я еще не читал. О «Снежной маске» [13] — воздержусь. Надо прочесть еще раз. Песни Билитис [14] — слов нет, прекрасны, и, кажется, не плохо переведены, но меня они оставляют холодным. Сам я за это время написал порядочно. Вот вам три последних. (…) [15]
Простите. Пришлите стихов. Что скажете о моих? [16] Буду очень рад получить от Вас несколько слов. Жму Вашу руку.
Вас искренно уважающий
|
Владислав Ходасевич Лидино [17], 14/VI-07 |
5 Т.е. за письмо, отправленное Тиняковым Ходасевичу из Орла в Лидино 10 июня 1907 года и содержавшее все 9 критикуемых Ходасевичем стихотворений. В нём Тиняков, между прочим, пишет: «Всегда верные и тонкие замечания, которые Вы делаете о моих стихах, соблазняют меня представить на Ваш суд несколько новых стихотворений, а Ваше радушное отношение ко мне дает смелость надеяться на получение от Вас строгого отзыва…» (ЦГАЛИ). Три из этих 9 стихотворений вошли затем в первую книгу Тинякова с поправками, сделанными под влиянием критики Ходасевича (см. прим. 8, 10 и 11).
6 Сергей Митрофанович Городецкий (1884-1967), поэт, один из организаторов и синдиков Цеха Поэтов. Вместе с Н. С. Гумилевым выступил с литературным манифестом акмеистов (Аполлон № 1, 1913) .
7 Сергей Городецкий. Перун. Стихотворения лирические и лиро-эпические. Фронтиспис Л. Бакста. Изд. Оры. СПб. 1907.
8 Тиняков включил это стихотворение в Navis Nigra (стр. 47), учтя оба замечания Ходасевича: убрав слово низать и изменив, по его совету, стих 4 (см. ниже). Поскольку стихи Тинякова не переиздавались [на 1986], а книга Navis nigra стала библиографической редкостью, привожу стихотворение Бульварная полностью:
|
Настала ночь, дрожу, озябла я… Закрыться нечем, нет угла… Покупщика на тело дряблое Искала долго: — не нашла! Лицо румянами испорчено, От стужи голос мой осип: И вот одна сижу, вся скорчена, Под сеткой оголенных лип. А — может — дело и поправится, И принесет пьянчужку чорт… Он — спьяну — скажет мне: «— Красавица! «Малина-девка! Первый сорт!» И буду водку пить горячую, И будет молодости жаль… Ах! льется дождь и зябко прячу я Костяшки рук в худую шаль. Июнь 1907 |
Стихотворение было впервые опубликовано в петербургской газете Час № 66 от 9 августа 1907 года.
9 Цикл А. Блока Снежная маска был впервые опубликован отдельной книжкой, вышедшей 8 апреля 1907: Александр Блок. Снежная Маска. Третья книга стихов. Изд. Оры. СПб. 1907.
10 Это стихотворение вошло в Navis Nigra (стр. 8) под названием Идиллия и с тех пор не перепечатывалось. Привожу его полностью:
|
О, сколько кротости и прелести В вечерних красках и тенях, И в затаенном робком шелесте, И в затуманенных очах. Мы словно в повести Тургенева: Стыдливо льнем плечо к плечу, И свежей веткою сиреневой Твое лицо я щекочу. Июнь 1907 |
11 Navis Nigra, стр. 63-64. Из приведенного ниже текста видно, что Тиняков учел по крайней мере второе из возражений Ходасевича. Название в книге сохранено.
|
Многих я душил веревкой На рассвете, в чуткий час: Многих я рукою ловкой От забот житейских спас. Это вздор, что был я нанят И прельстился серебром! Краски крови всех нас манят, Всех палят своим огнем. Я не стал трусливой ложью Голос духа осквернять, Прославляя волю Божью, Палачом решил я стать. Утром свежим и росистым, Как ребенок сердцем прост, Я — горя желаньем чистым, Поднимаюсь на помост. Там с нахлынувшею силой, Я — Свободы Вечной друг — Прочь от плоти тленной, хилой, Отделяю вольный дух. И когда обнимет шею Ожерелье из пеньки, Я вздыхаю и немею От блаженства и тоски. 1907-1911 |
[Ср. стихотворения Ходасевича 1921 года Сумерки («Вот человек идёт. Пырнуть его ножом — к забору прислонится и не охнет… И не поймёт никто, что я его любил.»; и 1922 года «По нежной плоти человечьей Мой нож проводит алый жгут: Пусть мной целованные плечи Опять крылами прорастут!»), — ЮК, 2011]
12 К. Чуковский. Поэт анархист Уолт Уитмен. Перевод в стихах и характеристика, Изд. Кружка Молодых. Спб. 1907.
13 См. прим. 9.
14 Пьер Луис. Песни Билитис. Перев. А. Кондратьева. СПб. 1907.
15 В этом месте письма, под римскими цифрами, следуют тексты трех стихотворений Ходасевича, вошедших в его первую книгу стихов Молодость (Изд. Гриф, М. 1908):
I Звезда, с разночтением в ст. 1: «Восходи, вставай звезда…». (См. прим. 20)
II. Passivum.
III. В моей стране, с разночтениями:
ст. 4: «И ноги пахаря как пламя жжет ремень…» (См. прим. 19).
ст. 13: «А у костров — что делать? Выть да охать…».
16 Цитирую фрагмент ответа Тинякова, отправленный Ходасевичу из Орла в Лидино 25 июня 1907 года:
«Прежде всего и более всего благодарю Вас за присылку Ваших стихов. Из них второе ("Passivum") доставило мне истинное наслаждение, и строка:
…день отлетел как лист осенний
привела меня в восхищение: так много в ней настоящей поэзии, глубокой правды! Но насколько мне понравилось "Passtivum", настолько же не понравилось "В моей стране", — это ужасное нагромождение ужасных образов и слов. Из недостатков его мне особенно бросилось в глаза совершенно непонятная фраза "И ноги пахаря как пламя жжет ремень", затем фраза "сухую пыль соха со скрипом роет" и недопустимая рифма "осень–весен"; — могла бы порадовать рифма "охать-похоть", но я уже встречал ее у Минаева ("Песни и сатиры", стр. 35) — и хотя это не может служить укором, все же ценность рифмы уменьшается. — В 1М стих[отворении] мне кажется слишком смелой 1Я строка "Восходи, вставай звезда", и я не знаю, можно ли сказать "звезда восходит"…» (ЦГАЛИ). Ходасевич по крайней мере частично учел критику Тинякова (см. письмо 2 и прим. 19-20).
17 Лидино — имение полковника Эраста Ивановича Рындина, находившееся возле станции Бологое по Николаевской железной дороге, на полпути между Москвой и Петербургом. Ходасевич жил в Лидине на правах зятя полковника: 24 апреля 1905 года он женился на его «усыновленной дочери» (такова формула официальных бумаг) Марине Эрастовне. По-видимому, в 1907 году Ходасевич жил в Лидине с начала апреля до глубокой осени или даже зимой. Во всяком случае, он оставляет и университет, и свою квартиру в доме 17 (кн. Голицына) по Б. Николо-Песковскому переулку, задолжав домовладельцу 28 рублей, не позднее 16 апреля: с этой даты ему начислялись пени; и примерно с этого же времени он разыскивается полицией как недоимщик. На запрос пристава 2-го участка Пречистенской части Московский адресный стол сообщает в справке от 25 июня, что «студент Императорского Московского Университета Владислав Фелицианович Ходасевич в доме Князя Голинына значится отмечен 30 Апреля с/г в город Рязань, квартиры за собой не оставил». Возникает обширная переписка, московская полиция сносится с рязанской, в Рязани розыски длятся до сентября 1907 и ничего не дают. Наконец, все бумаги препровождаются в канцелярию университета, где и оседают 6 сентября. Едва ли Ходасевич вернулся к занятиям в осеннем семестре: 26 апреля 1908 он получает от университета свидетельство в том, что «уволен из Университета, как не внесший платы [в размере 25 руб. — Ю. К.] за слушание лекций в осеннем полугодии 1907 года. Другой причиной, побуждавшей Ходасевича в 1907 году избегать присутственных мест, могло быть уклонение от исполнения воинской повинности — или от хлопот по освобождению от нее. В специальном свидетельстве, выданном ему 7 мая 1904 года Московской городской управой для поступления в университет, сказано: «Вышепоименованный Владислав Ходасевич, подлежащий исполнению воинской повинности в тысяча девятьсот седьмом году, обязуется доставить в Московскую Городскую Управу не позже первого марта (1907 г) сведения о семейном его составе».
[№2]
Позвольте с Вами не согласиться, дорогой Александр Иванович!
Я «по́моста» этого злосчастного не приемлю у Сологуба [18] так же точно, как и у Вас. Впрочем, в Москве нарочно посмотрю у Даля. Боюсь, такого слова нет. Далее: Вам случалось, извините, натереть ногу башмаком? Ей Богу — огнем жжет. Вообразите себе теперь пахаря в ременной обуви, походите-ка взад вперед по пашне! Чего уж Вы тут не поняли? [19] Еще: звезды не только восходят, но и заходят, восходят на востоке и заходят на западе. Сказать: «Восходи, вставай звезда», — не более смело, чем «восходи, вставай солнце!» [20].
Ваши стихи мне нравятся гораздо больше присланных в первый раз. Они гораздо выдержанее. «Небесное созданье», призываемое в кусты, — великолепно.
Рад, что Вам понравилось «Passivum». За это дойму Вас еще двумя стих[отворениями], которых пишу в этом году порядочно (для меня, пишущего по одному в три месяца). За май и июнь я написал вещей 16 (хвастаться люблю!) [21].
(…) [22]
Напишите, что думаете.
Прощайте. Жму Вашу руку.
Ваш
Влад. Ходасевич
29/VI-07
18 Ходасевич имеет в виду строфу из стихотворения Ф. Сологуба Нюрнбергский палач (Федор Сологуб. Стихотворения. БПБС, Сов. пис., Л. 1975, стр. 341-342):
|
Один взойду на помост Росистым утром я, Пока спокоен дома Строгий судия. |
19 Ходасевич изменил ст. 4. в стихотворении В моей стране. В Молодости он читается так: «И ноги жжет затянутый ремень». См. прим. 15.
20 Не вполне ясно, внес ли Ходасевич поправку в ст. 1 Звезды под влиянием критики Тинякова и вопреки своим энергичным ему возражениям, или в авторском, 1908 года, издании Молодости допущена опечатка. Там читаем: «Выходи, вставай звезда…». См. прим. 15.
21 В 1907 году были написаны 33 из 34 стихотворений, включенных Ходасевичем в Молодость. Ср. другое упоминание Ходасевича о его плодовитости в письме 4 настоящей подборки.
22 В этом месте письма, под латинскими номерами, следуют стихотворения «Протянулись дни мои…» и Ночи. Разночтения с их вариантами, вошедшими в Молодость, сводятся к незначительным отличиям в пунктуации и к отсутствию посвящения второго стихотворения Сергею Кречетову (о нем см. прим. 24 и 43).
[№ 3]
Дорогой Александр Иванович!
На Ваше сердитое послание хочу ответить дружески. События личной моей жизни [23] сделали для меня невозможным видеть Вас у себя 30-го в 5 час. (помню, как видите). Но я поручил тогда же прислуге передать Вам, что стихи Ваши находятся у Нины Ив. [24], а поговорить о них предполагал с Вами при первом свидании. Прислуга моего поручения не выполнила, за что очень прошу принять мои извинения. Исправьте происшедшую путаницу, взяв стихи у Нины Ив., и, если захотите, приходите ко мне поговорить о них дружески. Из нового моего адреса: Леонтьевский пер. №№ Новый Париж [25], № 9, Вы увидите, надеюсь, что исключительные обстоятельства были на лицо действительно, а, посетив меня — восстановите наши хорошие отношения, которые, впрочем, я уверен, не давали Вам повода так уж сразу, не расследовав дело, обзывать меня милостивым государем, и несправедливо обвинять в каком то «пренебрежении» к Вам. Надеюсь, что как я этим письмом заглаживаю происшедшее не по моей вине недоразумение, — так Вы, со своей стороны, зайдя ко мне, загладите незаслуженные мною колкости. Если не застанете меня дома — оставьте открытку, чтобы я знал, что Вы были. Или сговоримся по телефону (Х 82-56) о времени, когда нам увидеться.
Уважающий Вас Влад. Ходасевич
7 янв. 07 [26]
23 Ходасевич имеет в виду «разъезд с Мариной» (так он назвал эти «исключительные обстоятельства» в своих автобиографических заметках), т.е. еще не развод, подтвержденный епархиальным начальством лишь 20 сентября 1910 года, а фактический разрыв со своей первой женой Мариной Эрастовной, случившийся 30 декабря 1907, — как раз в день предварительно условленного свидания с Тиняковым. Из этого письма видно, что «разъезд» был для Ходасевича неожиданным.
24 Нина Ивановна Петровская (1884–1928), известная в начале XX века беллетристка (московская газета Утро России от 25 декабря 1913 года, № 296, называет ее в числе четырех «наиболее видных русских писательниц», вслед за З. Гиппиус, А. Крандиевской и Е. Наградской), жена редактора-издателя и поэта С. А. Соколова (Кречетова), любовница Бальмонта, затем Андрея Белого и Брюсова, которому послужила прототипом для образа Ренаты в его романе Огненный Ангел. Ходасевича с нею «связывала большая дружба» (В. Ф. Ходасевич, Некрополь. Изд. Петрополис, Брюссель, 1939, стр. 40); ее судьбе посвятил он свой известный очерк Конец Ренаты, вошедший в Некрополь.
25 Название «номеров» (гостиницы), куда переселился Ходасевич.
26 Описка Ходасевича. Фактическая дата: 7 января 1908 года.
[№4]
Дорогой Александр Иванович!
Сердечное Вам спасибо за хорошие слова о моих стихах. За этот год я Вам собирался писать непрестанно, да ленив я на это дело до ужаса. В конце октября я 2 дня был в Пбурге, звонил в «Сев. Зап.» [27], справлялся о Вашем адресе. Там мне сказали, что Вы уехали «в провинцию». Оказывается, это была неправда. Иначе я бы Вас повидал.
О «трудах и днях»? [28] Трудов так много, что дней не вижу, но труды все скучные. Перевожу всякий вздор, ибо стихами не проживешь, особенно моими: пишу я по 15 в год.
Когда собираетесь издавать вторую книгу? Меня очень интересует то, что Вы пишите, да из отдельных стихов, какие я видел в журналах, по-настоящему ничего не усмотришь.
Говорят, меня очень бранит за статью [29] Городецкий, — но, кажется, Вы один из свидетелей того, что я всегда считал его стихи (за немногими исключениями) сущей дрянью.
Вы очень обрадуете меня, если время от времени будете сообщать о себе. Обещаю отвечать аккуратно. Пока же позвольте дружески пожать Вашу руку и извиниться за сумбурное письмо: я сегодня мучительно устал.
Сердечно Ваш
Владислав Ходасевич
Жена моя [30] благодарит Вас за память и шлет приветы.
Когда напечатаете заметку о моей книге — сообщите, где она напечатана или пришлите вырезку; очень обяжете.
[Без даты. Предположительно, между ноябрем 1914 и апрелем 1915]
27 Северные Записки — литературный журнал, выходивший в 1913-1916 годах в Петербурге под редакцией С. И. Чацкиной. Тиняков сотрудничал в нем с января по конец 1913 года, когда, опубликовав при посредничестве проф. Б. В. Никольского и поэта Б. Садовского статью о деле Бейлиса в черносотеном журнале Земщина, «прекратил отношения с "Северными Записками"» (А.Тиняков. Исповедь Антисемита: см. вступительную статью).
28 Намек на журнал символистов Труды и дни, существовавший в 1912-1916 годах при издательстве Myсагет.
29 Речь идет об обзоре Ходасевича Русская поэзия, напечатанном в альманахе Альциона на 1914 год, стр. 193-217, где, между прочим, содержится такой отзыв о книге С. Городецкого: «…"Ива" написана кое-как, спустя рукава, словно всё дело в том, чтобы написать побольше. Появилась ненужная риторика, безалаберная расстановка слов, повторение самого себя, избитые, затасканные образы. Очень уж не народны эти стихи, которым так хочется быть народными…»
30 Анна Ивановна Ходасевич (урожденная Чулкова; 1886-1960), вторая жена Ходасевича, сестра поэта Георгия Чулкова, публиковавшая стихи и переводную прозу под псевдонимом София Бекетова. Ходасевич был ее третьим мужем, вслед за Е. Гренционом и Александром Брюсовым, бывшим своим одноклассником, а затем литературным приятелем. Вторая книга стихов Ходасевича, Счастливый Домик, выходит в свет в начале 1914 года с посвящением: Моей жене Анне.
[№5]
Дорогой Александр Иванович! Простите, что не тотчас же Вам ответил: собирал адреса. Вот они:
Брюсова [31]: Варшава, Мазовецкая, 1, кв. 7.
Балтрушайтиса [32]: Москва, Петровские ворота, д. Оловянниковой.
Анисомова [sic]: Москва, уг[ол] Мертваго и Левшинского пер. д. 11/1.
Адреса Шагинян [33], которую зовут Мариэтта Сергеевна, достать я не мог, но знаю, что она сейчас в Ростове н/Д[ону]. Пишите туда, в редакцию газ[еты] «Приазовский край», где она постоянно сотрудничает. Кроме того, м.б. адрес ее знают в «Сев. Зап.» [34], а еще вернее — З. Н. Гиппиус [35].
На присланные Вами вопросы отвечать по листку мне как-то затруднительно.
Посылаю Вам нечто вроде «автобиографии»: Вы сумеете из нее извлечь то, что Вам нужно.
Искренне желаю Вам успеха в составлении антологии [36] , вернее — в издании ее, ибо в том, что она будет хорошо сделана Вами, я не сомневаюсь.
Я живу тихо и пишу мало, как всегда. Если напишите о себе — буду очень рад. Будьте здоровы. Крепко жму руку.
Сердечно Ваш Владислав Ходасевич
Мой новый адрес: М., Петроградское Правое шоссе, 34. 23/IV 1915
31 Валерий Яковлевич Брюсов (1873-1924) — русский, затем советский поэт, один из основоположников русского символизма. Ходасевич был связан с ним с гимназических лет: сначала как восторженный читатель и подражатель, затем как младший товарищ, — представитель того же литературного круга, критик и исследователь творчества Брюсова, наконец, как мемуарист, оставивший интереснейшие воспоминания (В. Ф. Ходасевич. Некрополь. Изд. Петрополис. Брюссель. 1939. — Очерки Конец Ренаты и Брюсов). В Варшаве Брюсов жил с 1914 года в качестве военного корреспондента Русских Ведомостей «на театре военных действий».
32 Юргис Балтрушайтис (1873-1944) — русский поэт первой волны символизма, литовский поэт и дипломат. В 1921-1939 годах был представителем Литвы в СССР. С 1939 года жил в эмиграции, в Париже.
33 Мариэтта Сергеевна Шагинян (1888-1982) — русская, затем советская писательница, носитель высших советских титулов. Начинала в кругу символистов. Автор двух хвалебных статей о стихах Ходасевича (первая — см. прим. 40, вторая — Литературный дневник Мариэтты Шагинян. СПб. 1922. — Владислав Xодасевич. Путем Зерна. Стр. 96-99). В своих мемуарах Человек и время (изд. Худ. лит. М. 1980) она приводит забытую эпиграмму Ходасевича на Сергея Кречетова (С. А. Соколова).
34 См. прим. 27.
35 Зинаида Николаевна Гиппиус (1873-1944) — русская поэтесса и беллетристка первой волны символизма, жена Д. С. Мережковского. С 1920 жила в эмиграции, где, между прочим, переписывалась с Ходасевичем и его третьей женой Н. Н. Берберовой, опубликовавшей письма Гиппиус к ней и Ходасевичу.
36 Тиняков не закончил своей работы над антологией современной поэзии. Принимаясь за нее, он, возможно, имел в виду продолжить труд Ходасевича, выпустившего в качестве составителя в 1914 году, в издательстве Польза, сборник: Русская лирика. Избранные произведения русской поэзия от Ломоносова до наших дней.
[№6]
Дорогой Александр Иванович!
Писали обо мне много, да либо урывками, либо вздор. (Увы — чем хвалебнее, тем глупее! Исключение — Пяст [37], который меня выбранил, да глупо.)
Вот Вам список «более значительного»:
А. Тимофеев. «В. Ходасевич». Статья в газете «Руль», 1908, 23 апреля. [38]
В. Брюсов. «Дебютанты». «Весы», 1908, № 3. [39]
М. Шагинян. «Счастливый домик», статья в газете «Приазовский край», 1914, № 71. [40]
Г.Чулков. Рец[ензия] на «Счастливый домик». «Современник», 1914» № 7. [41]
Н.Гумилев. «Письма о рус[ской] поэзии». «Аполлон», 1914, №5. [42]
Между нами говоря, одна М. Шагинян говорила обо мне по существу, понимая меня и мои стихи. В прошлом году я прочел около 50 отзывов о своей книге. Сплошные (кроме одного Пяста) восторги — и сплошная чепуха. Если не считать Шагинян, то надо думать, что либо обо мне серьезно говорить не стоит, можно и так, á la Кречетов [43], либо критик мой еще не родился… Статья моя о Бр[юсове] [44] — не статья, а заметка, вся соль которой — подразнить редакцию «Софии» [45], где заметка была напечатана. Единственное, что в ней примечательное — разбор стих[отворения] «Творчество» (фиолетовые руки на эмалевой стене) [46]. Вам она не нужна, да и оттиска у меня, конечно, нет.
О Брюсове я с Вами не совсем согласен. Он не бездарность. Он талант, и большой. Но он — маленький человек, мещанин, — я всегда это говорил. Потому то, при блистательном «как», его «что» — ничтожно… Когда напечатаете статью — обязательно пришлите мне оттиск. Я Вам дружески возражу именно в этом смысле.
Куда едете Вы 5 мая? Не будете ли проездом в Москве? Если да — я очень хотел бы повидать Вас. Еще раз мой адрес и даже телефон: Петроградское Правое шоссе, 34, тел. 59-28.
Пока будьте здоровы. Пишите, буду отвечать.
Сердечно Ваш Владислав Ходасевич
P.S. Русская лирика [47] выходит через месяц или полтора. Она сверстана.
[Без даты. Предположительно: начало 1915 (до 5 мая).]
37 Владимир Алексеевич Пяст (наст. фамилия: Пестовский, 1886-1940) — поэт, переводчик и мемуарист, оставивший воспоминания об А. Блоке, с которым переписывался; «небольшой поэт, но умный и образованный человек, один из тех романтических неудачников, которых любил Блок» (В. Ходасевич. «Дом Искусств». Литературные статьи и воспоминания. Изд. им. Чехова. Н.-Й. 1954).
38 Точнее: Литературные портреты. II. В. Ходасевич. — Руль, 1908, № 87, среда 23 апреля, стр. 2. — А. Тимофеев [возможно, псевдоним, притом скрывающий женщину; не Шагинян ли?], между прочим, пишет: «В эпоху, когда во всем пошла стадность, на все пошла мода, когда все хотят сравняться в толпе, в сборнике, в кружке… когда в поэзию вторглись крикуны и ломаки, когда господствующим принципом в искусстве стал принцип — "чем неестественнее, тем лучше" — творчество В. Ходасевича отражает интимность, искренность, глубину душевных переживаний… В. Ходасевич не из тех поэтов, которые могут надумывать свои стихи, их содержание, их идеи, их образы… К нему должно прийти вдохновение…».
39 Вот оценка, которую дал В. Брюсов стихам первой книги Ходасевича: «Эти стихи порой ударяют больно по сердцу, как горькое признание, сказанное сквозь зубы и с сухими глазами… Что до внешнего выражения этих переживаний, то оно только-только достигает среднего уровня. Г.Ходасевич пишет стихи, как все их могут писать в наши дни после К. Бальмонта, А. Белого, А. Блока. Стих Г.Ходасевича это средний, расхожий стих наших дней…».
40 Газета вышла в воскресенье, 16 марта 1914. Статья помещена на стр. 4; поскольку она с тех пор не переиздавалась, а сам Ходасевич придавал ей большое значение, привожу подробно все общие оценочные выдержки из нее, касающиеся Ходасевича, его книг и его места в кругу современников:
«В. Ходасевич бесспорно принадлежит к младшему поколению поэтов-символистов, групппировавшихся вокруг пяти главных старших поэтов — Бальмонта, Белого, Брюсова, Блока и Гиппиус… "Молодость" Ходасевича, несмотря на ее совершенное своеобразие, ни на кого не похожее, несколько даже вычурное в своей намеренной простоте и сухости лицо, принадлежит к созданиям этого первого периода нашего "декадентства" (неправильное слово, до сих пор не замененное более подходящим) и неоспоримо должна быть причислена к "новым" книгам, новым в боевом, завоевательном смысле… "горечь желчи" пропитывает весь сборник. Таким вышел к нам этот подлинный и в наше время как-то чересчур по особенному одинокий, безутешный поэт. В его горечи нет ни элегической жалости к самому себе, ни позы. Ясный и насмешливый ум поэта, никогда не изменяющий ему вкус к простоте и мере, — стоят на страже его переживаний и не позволяют ему ни поэтически солгать, ни риторически разжалобиться. Ходасевич постоянно знает себе цену (понимая это и положительно, и негативно) и оттого у него развиваются два прекраснейших свойства, одинаково недостающие теперешнему "первопесенному" поколению поэтов: чувство собственного достоинства и скромность…
В год распадения прежнего единства, когда знамени символизма уже некому было держать, когда "отцы" стали уступать завоеванные земли каким-то подозрительно крикливым, страдающим манией величия, не умеющим ни переживать, ни продумывать "детям"; этим "воющим персам", по слову Ходасевича, — и сам он не стал защищать символических крепостей, а бежал, для спасения лиры, в некий "Счастливый домик»… в котором следовало бы хоть немного погостить каждому из нас и который мог бы сыграть очистительную роль для тех наших "воющих персов", которые сейчас залили все улицы русской литературы и грозят ее будущему…
Есть два перехода от "больших слов" — переход изменнический и переход мужественный… Эпоха больших слов, вызвавшая такие гигантские символы, как "Золото в лазури" Белого, отошла; большие вопросы о Боге, о мире, о сущности Прекрасного и т.п., взрыхлили землю, но почти ничем в ней не произросли… В "Счастливом домике" не смеются над прежними словами и отнюдь не говорят о тщете их… Это не измена, не быт, не продажа своего первородства за чечевичную похлебку, а личное, лечебное воздержание — особый вид скромности, учащей, что возлюбить малое — трудней, чем возлюбить великое, и что каждый из нас имеет свои обязанности не только перед лицом великого, но и перед этим "малым"…
Итак, счастливый домик — только необходимое сердечное успокоение, в котором для поэта залог его любви к земле; верность в малом, которою он как бы проверяет свою способность к верности в большом… Ходасевич отлично сознает, что такое подлинное культурное делание и как должно осуществлять будущее, возможное лишь при осуществлении прошлого…».
В этой статье М. Шагинян (вероятно, впервые) соотносит дар Ходасевича с даром Е. Боратынского. Стихотворение Ходасевича Вечер она причисляет «к лучшим созданиям русской поэзии».
41 Привожу общую часть рецензии Г. Чулкова, также никогда не переиздававшейся:
«"Счастливый домик" Ходасевича — книга стихов, изысканных и простых, в то же время: простота этих стихов, их скупая форма, их строгие рифмы, свидетельствуют о целомудренной мечте поэта, об его отречении от легких соблазнов внешней нарядности: он презирает звонкие "погремушки рифм" и "потешные огни" метафор. Точность и выразительность, как необходимые условия лирического творчества, интересуют В. Ходасевича прежде всего. Тот, кто понимает, что строгий "пассеизм" обеспечивает нас по крайней мере от неряшливости распущенных модернистов, претендующих на будущее, должен оценить старомодную книжку Вл. Ходасевича, влюбленного, по-видимому, в светлый мир Пушкина и Фета не менее, чем в наш сумрачный мир, тревожный и мучительный, и как будто умирающий в осенней лихорадке…»
42 Н. Гумилев пишет: Ходасевич «является к нам неожиданный, с новыми интересными словами, и не засиживается долго, оставляя после себя приятную неудовлетворенность и желание новой встречи. Такими были и Тютчев, и Анненский, а как их любят… В стихах Ходасевича, при несколько вялой ритмике и не всегда выразительной стилистике, много внимания уделено композиции, и это то и делает их прекрасными… Правда, часто хотелось бы, чтобы он говорил увереннее, и жесты его были свободнее…».
43 Сергей Кречетов (настоящее имя: Сергей Алексеевич Соколов, 1878-1936) — поэт, литератор и редактор-издатель. По образованию юрист, он в 1906 году оставляет нотариальную контору своего брата И. А. Соколова и становится редактором литературного отдела журнала Золотое руно, затем редактором журнала Перевал и владельцем издательства Гриф, в котором вышла первая книга стихов Ходасевича. См. также прим. 24. — Ходасевич, возможно, имеет в виду рецензию Кречетова на Счастливый домик, помещенную в московской газете Утро России № 44 в субботу 22 февраля 1914 года, по тону — более чем благожелательную: «После нахальных выкриков, после всяческого ломания, какая радость раскрыть стихи Владислава Ходасевича… Богатый внутренний опыт, усвоенный душой тонко чувствующей и сложной, дает всей его книге какую-то неизменную законченность вместе с каким-то скорбным целомудрием. Этот опыт дался ему не даром (о, наверное, не даром!), быть может, он оставил неисцелимые раны… Книга стихов В. Ходасевича одна из самых интересных за последние годы и позволяет ему с правом носить высокое имя поэта…».
44 В. Ходасевич. Juvenilia Брюсова. — София, № 2, февраль 1914, стр. 64-67.
45 София — журнал искусства и литературы, выходивший под редакцией П. П. Муратова, с января по июнь 1914 (вышло всего шесть номеров). Печатался в Ярославле. Издатель — К. Ф. Некрасов.
46 Ходасевич частично повторяет этот разбор в своих мемуарах: в доме Брюсовых, «В кафелях печей отражались лапчатые тени больших латаний и синева окон. Эти латании, печи и окна дают реальную расшифровку одного из ранних брюсовских стихотворений, в свое время провозглашенного верхом бессмыслицы…», добавляя, что после публикации в 1914 году этих наблюдений Брюсов сказал ему: «— Вы очень интересно истолковали мои стихи. Теперь я и сам буду их объяснять так же. До сих пор я не понимал их…» (В. Ф. Ходасевич. Некрополь. Изд. Петрополис. Брюссель. 1939, стр. 29-30.).
47 Имеется в виду антология: Русская лирика. Избранные произведения русской поэзии от Ломоносова до наших дней. Сост. В. Ходасевич. М. Изд. Польза В. Антик и Кo, 1914. (Универсальная библиотека № 597–599.) — Как видно из следующего письма № 7, книга фактически вышла в ноябре 1915 года.
[№7]
|
17 ноября 1915 Москва |
Дорогой Александр Иванович!
Вы когда-то интересовались судьбой моей «Русской лирики» [48]. Поверите ли? Она вышла только на прошлой неделе, [с] пометой: 1914. Это оттого, что первые листы были отпечатаны 2 года тому назад. Книжечку посылаю Вам, хоть и стыдно; если бы Вы вздумали написать о ней несколько строк, — я был Вам очень признателен. Однако, прошу Вас принять во внимание, что позорные опечатки в ней — решительно не моя вина. Безграмотные корректоры «Унив[ерсальной] библ[иотеки]» [49], как я с точностью установил, кое-что в ней переделали по своему «соображению» уже во 2-й корректуре, которой я не видел. С невежеством всероссийским просто нет сил бороться! В результате — по совести отвечаю только за выбор стихов. Но если Вы отметите обилие опечаток — это будет вполне справедливо.
Почему Вы мне ничего не пишете? Пишите, пожалуйста. Сам я писать не мастер, но получать письма, особенно Ваши, всегда содержательные, люблю до страсти. Порадуйте сообщением о Вашем житье-бытье, о работе, о планах.
Если бы Вы заглянули в Москву, я был бы ужасно рад. Тогда рассказал бы Вам о себе, писать же, ей Богу, не умею. Живу, много работаю и мало вижу плодов своей работы: вот и всё.
Право же, приезжайте сюда хоть денька на два. Москва, как никак, Вас вскормила: не будьте неблагодарным, посетите Первопрестольную, в которой, конечно, найдутся люди, к Вам сердечно расположенные, — например — любящий Вас
Владислав Ходасевич
P. S. Поклон Бор. Ал. [50] Скажите ему, что на-днях пришлю ему стихи и письмо [51]. Книг его я еще не получал, — но благодарю. Адрес мой: 7-й Ростовский Плющиха, д. 11, кв. 24. Жена моя [52] Вас помнит и шлет привет.
48 См. прим. 47.
49 Название книжной серии (и акционерного общества) издательства В. М. Антика Польза, выпустившего антологию (см. прим. 47) и ряд других, переведенных и подготовленных Ходасевичем книг.
50 Борис Александрович Садовско́й (наст. фамилия Садовский, 1881–1952) — поэт, литературный критик и беллетрист, друг и корреспондент Ходасевича. О нём см. публикацию И. Андреевой (прим. 1) , которая, между прочим, называет Тинякова тенью Садовского.
51 Ходасевич написал Садовскому 2 декабря 1915 (письмо № 27 в публикации И. Андреевой, см. прим. 1, однако стихов не прислал: «что было — роздал, а новые не пишутся, хоть убей».
52 См. прим. 30.
1985-1986, Иерусалим
помещено в сеть 25 декабря 2011
журнал Континент (Париж) № 50, 1987.
