Юрий Колкер: КТО ТУТ ГЕРЦЕН / Проект редакционной статьи для первого номера лондонского журнала Колокол

Юрий Колкер

«КТО ТУТ ГЕРЦЕН?»

ПРОЕКТ РЕДАКЦИОН­НОЙ СТАТЬИ ДЛЯ ПЕРВОГО НОМЕРА ЛОНДОНСКОГО ЖУРНАЛА КОЛОКОЛ В 2001 ГОДУ

(2001)

С 2001 года по 2003 год в Лондоне издавался дорогой литературно-публицистический гонорарный журнал Колокол, при котором я состоял кем-то вроде вне­штат­ного помощника редактора. Журнал был адресован богатым и сво­бо­до­мыслящим рус­ским интел­лектуалам. Молва упорно связывала Колокол с именем Б. А. Бе­ре­зовского, но я не могу ни под­твердить, ни опро­верг­нуть этого слуха.

Александр Шлепянов, редактор и владелец журнала (номиналь­ный или факти­ческий) просил меня на­писать для пер­вого номера Колокола программную вступи­тельную статью, которую, однако, ис­поль­зо­вал только кусками, без моей под­писи и не в качестве первой пе­ре­до­вицы. Здесь я помещаю эту статью полностью.

Ю. К.

30 января 2012,
Боремвуд, Хартфордшир


Вопрос правильный, и ответ на него очевиден: никто. Герцена среди нас нет. Не каждое столетие и не каждая культура выдвигают людей такого масштаба и своеобразия. Но отсутствие гигантов — не повод складывать руки. В здоровых сообществах работа мысли и нравствен­ного чувства не пре­кращается ни на минуту. Задачи, не решен­ные гением, иной раз решаются совместными усилиями многих. Эйнштейн умер, так и не создав общей теории поля (хотя отдал ей гораздо больше сил и лет, чем теории относительности). Современ­ная стандартная модель в физике — плод усилий его последователей (эпигонов, если угодно). Они не сокрушались по поводу того, что уступают Эйнштейну дарованием, не соперничали с ним, а просто делали свое дело.

Легко вооб­разить, что название журнала вызовет у кого-то усмешку. Но повода для усмешки нет. Вольное рус­ское слово — всё еще в изгнании. Свобода — всё еще не дома в Рос­сии: свобода в своем истин­ном смысле, в том, который так веско артикулировал незадолго до смерти Андрей Сахаров. Этот мыслитель не побоялся прослыть эпигоном Маркса с его «осо­знан­ной не­об­ходи­мостью». Он сказал то же самое, только лучше: свобода подразумевает от­вет­ствен­ность. В этом — всё: и отрицание произвола, насилия и анархии; и признание того, что источником прав являются обязан­ности. Маркс здесь, по большому счету, ни при чем. Только в Рос­сии его эф­фект­ная фор­мули­ровка навязла в зубах. На Западе ее не помнят. Что свобода возможна лишь внутри границ, очерчен­ных долгом, что она сопряжена с совестью, — здесь выводят не из Маркса, а из Библии, Аристотеля и римского права. И не выводят, а вывели. Старая, как мир, истина ощутимо присутствует в повседневной жизни демократических об­ществ. Нова она только в Рос­сии. И до тех пор, пока она там нова, Герцен — с нами.

Но, может быть, наши опасения пре­увеличены? Рос­сия сказоч­но пре­об­разилась. Боль­ше­виц­кая идео­логия рухнула, как карточ­ный домик. Гулага нет. Печать свободна — настолько, что главу правительства можно критиковать. Управляют страной выборные пред­ставители народа. Стоит ли бить в набат?

Верно: единствен­но правильная идеология слиняла в одночасье. Как-то даже слишком быстро слиняла. Будто маску сдернули. И ведь не в Чехии или Польше дело про­исходило, где, что ни говори, эта идеология была про­дуктом чужим, на штыках занесен­ным, а в самом своем эпи­центре, в святилище, откуда семьдесят лет на весь мир пифийствовали о борьбе с угнетателями и справедливом распре­делении благ. Маску сдернули — и где была Москва, там оказалась Богота. Вчерашние ком­мунисты сегодня — ну­во­риши-мил­ли­ардеры: банкиры, фаб­рикан­ты, купцы, а то и прямо мафиози, нажившиеся на торговле из-под полы наркотиками и краден­ными у народа нефтью и газом. Не все, конечно, а только главные — бывшие первые секретари, министры, депутаты. Иные и башмаков стоптать не успели, в которых на мавзолей всходили. По списку американского журнала Форбс восемь рос­сийских пред­при­ни­мателей и чинов­ников (!) попадают в список богатейших людей мира, а ведь, казалось бы, еще вчера они жили на советскую зарплату. (Замыкает рус­ский список тот, кто хотел как лучше.) Мор­ганам, Рок­фел­лерам, Ван­дер­бил­там требовались десятилетия, рос­сиянам — годы. Такой вот политпро­свет настал. Цинизм, с которым там, наверху, расхватали и поделили между собою Рос­сию, в сознании не укладывается. А под этими во­ротилами, под этим подав­ля­ю­щим меньшинством — море разливан­ное народной нищеты и бесправия, особен­но в страшной рос­сийской глубинке с ее все­власт­ными са­тра­па­ми-само­дура­ми. Среднего клас­са — основы всякого гражданского об­щества — не видно. Не народился за десять с лишним лет демократии и рыночной экономики

Верно: Гулага нет. Достижение колос­сальное, что и говорить. Главное — точку отсчета выбрать правильную. Любой цинизм, любая про­дажность — лучше сумасшедшего с бритвой. Но суд в Рос­сии — по-прежнему придаток власти. В сторону его не­за­ви­си­мо­сти не сделано ни шагу. Об­щест­во даже потреб­ности в этом не об­наруживает. Правовое государство от­сут­ствует со­вер­шен­но так же, как при большевиках. Законы — не более чем оформление очередных по­станов­лений власти. Соб­ствен­ность — эфемерна. Стало быть, если завтра новому Сталину захочется вос­становить Гулаг, то укоренен­ных в об­ществе пре­пятствий к этому не возникнет.

Верно: главу правительства можно критиковать. Вспомним, как печать на все лады по­носи­ла Ельцина. Вот уж, дей­стви­тель­но, был празд­ник на нашей улице, истин­ный медо­вый месяц сво­боды слова. Даже через край хватанули. Пре­зидента высмеивали, его оскорбляли, — а он не сажал, не стрелял, не под­страивал убийств, даже в суд не об­ращался (не верил в него совершен­но так же, как и любой рос­сиянин). Разве что ухмылялся, подчас не вполне трезво. Зато сегодня об этом можно только вспоминать. Сегодняшний — печать и эфир приручил. Критикуют и его, но в духе почтительных ре­ко­мен­даций, с по­клоном и оглядкой через плечо. Да и это может не за­тянуться. Сервильные души давно почуяли, куда ветер дует. Мифотворчество на тему о детстве Вовы вы­разитель­нее любых заявлений Путина, любых его действий. Оно — лакмусовая бумажка его намерений. Правда, попу­ли­за­торы от не­опытности опять пе­ре­борщили. Путин может сколько угодно глядеть в Наполеоны, но он не Наполеон, даже не Ленин и не Сталин. Не империя, а полицейское государство, — вот что может у него получиться. Ведомство, в котором сложилось его миро­воз­зрение, не отпускает человека из своих об­ъятий. Из него нельзя уйти в отставку.

Но Фуше в треуголке может оказаться пострашнее Наполеона. Что, если и впрямь чудо­вищ­ные взрывы, при­писан­ные че­чен­цам, были под­строены агентами ФСБ в угоду власто­любию Пу­ти­на? Где факты, сни­ма­ю­щие это страшное об­вине­ние? Власть рос­сийского пре­зидента и сейчас не­по­мерна (другое дело, что преды­дущий не вполне умел ее осуществить). Где гарантии, что Дума, практически уже ставшая органом со­ве­ща­тель­ным, не пре­поднесет сего­дня­шнему еще больших полно­мочий, прямо дик­та­тор­ских? И — что он не соединит их с властью убивать из-за угла и без разбора, как это делают со­времен­ные террористы? Может, и не на совести Путина эти 800 человек, погибшие при взрывах, но свое отношение к рядовым гражданам — к офицерам и матросам Курска, к вы­мерзав­шим в своих квартирах жителям Приморья, — он показал. «Власть развращает; абсолютная власть развращает абсолютно», — эти слова британский мыслитель лорд Актон (1834-1902) относил столько же к демо­кратии, сколько к монархии.

Верно: во главе страны — выборные пред­ставители народа. Но ведь так было и в советское время. Не ради пара­докса, а ради истины пора, наконец, признать: со­вет­ская власть тоже была формой демо­кратии. Когда народ молчит, это — воле­изъ­яв­ле­ние, столь же вы­рази­тельное, как не могу молчать. Не тот ли самый народ, что про­молчал 70 лет, в этом году про­глотил воз­вращение сталин­ского го­су­дар­ствен­ного гимна, — да и не про­глотил, а встретил с одобрением? Не по­перх­нулся формулой Пу­риш­ке­вича в последней строке текста («так было… так будет»). Не охнул при гнетущих звуках, под которые были убиты и замучены мил­лионы. Нашелся ведь человек из народа, прямым текстом на­писав­ший в интернете, что эта убийствен­ная музыка — «лучшая на свете». Так что — слова Пу­риш­кевича, музыка народная.

Народный вопрос — вооб­ще из самых непростых в Рос­сии. Не про­яс­нился со времен Герцена и Тютчева. Умом не­которых вещей всё еще не понять. Как, например, в сознании рос­сиянина уживается дву­главый орел Иоан­на III (в гербе) и красный флаг (Ленина и Троцкого) в армии? Неужто им­пер­ское сознание пере­шибает всё, даже прямые народные интересы? Как внушить человеку, что пусту­ющие мил­лионы квадратных кило­метров вечной мер­злоты — еще не до­ста­точ­ный повод для само­лю­бо­вания и ве­ли­ко­дер­жав­ного шови­низма? что они не сто́ят считан­ных квад­ратных километров, от­вое­ван­ных гол­ланд­цами у моря? Валовой внутрен­ний про­дукт Ни­дер­ландов лишь в пол­тора раза уступает рос­сийскому — почему не этот факт держат в уме те, кому «за державу обидно»?

Одна из загадок рус­ской души — неистощимая неприязнь к Западу. Всё, что оттуда, — по сей день латинская ересь. Не в средние века, а в наши дни (в 1999 году) ека­те­рин­бург­ский епископ сжег во дворе своей ре­зиден­ции пра­во­слав­ные книги, издан­ные зарубежными рус­скими пра­во­слав­ными церквами в Париже и Нью-Йорке. Что же говорить о других конфес­сиях? В июне 2001 года прихожане рус­ской пра­во­слав­ной церкви москов­ского патри­архата встретили в Киеве папу римского плакатом «Право­славие или смерть!». И это притом, что римский пре­лат всё время твердил о поисках вза­имо­по­нима­ния, о едине­нии во Христе, о при­мирении и взаимном про­щении грехов. Рос­сия к исламу вы­казы­вает больше друже­любия, чем к като­ли­цизму…

В делах мирских — то же самое: к Западу — спиной, к Востоку — лицом, с умильной по­кро­ви­тель­ствен­ной брат­ской полу­улыбкой. Запад — враждебен. Он весь сплотился про­тив Рос­сии, за­мышляет про­тив нее, за­видует ее не­сказан­ной благо­дати, спит и видит ее за­воевать. «И вы, глумясь, считали только срок, / Когда наставить пушек жерла!..», за что мы «обернемся к вам / Своею азиатской рожей!…» Это — Скифы Блока. О британцах и французах, недовольных Брест­ским миром, тогда же, в 1918-м, Блок писал в днев­нике, что они «уже не арийцы больше». Вот, мол, откроем ворота, и — «на вас про­льется Восток», «ваши шкуры пойдут на китайские тамбурины». Не на­родную ли душу поэт выразил? Сколько раз ему возражали — и какие люди! В 1967 году Владимир Вейдле говорил на волнах радиостанции Свобода: «Зачем же Рос­сии об­ращаться не лицом, а рожей, пусть и не азиатской, к кому бы то ни было, и тем более — к Западу, к европейскому миру, вне связи с которым ничего у нее бы не было: ни литературы, ни мысли, ни музыки, ничего, чем она веками жила и еще живет. Не было бы и Блока…». Не слышат.

Нет, дело Герцена живет, хотя и не побеждает. И пока Рос­сия всё еще не нашла своего един­ствен­ного и не­отъ­емле­мого места в семье ци­ви­ли­зо­ван­ных народов, мы с полным правом осеня­емся именем человека, считавшего, что всеоб­щая подача голосов может стать бритвой в руках сума­сшедшего — для народа, не готового к демо­кратии.

1 июля 2001, Боремвуд, Хартфордшир;
помещено в сеть 31 января 2012

Юрий Колкер