Те, кто постарше, помнят, как много значили для подсоветской России радиостанции Свобода, Би-Би-Си и Голос Америки. Особенно — Би-Би-Си. Стоило произнести это имя — и перед нашим мысленным взором возникала величественная твердыня, бастион британского духа, нечто строгое, сдержанно-корректное, вызывающее безусловное доверие. В России это чувство многократно усиливалось традиционной англофилией. Вспомним Александра Полежаева (1804-1838): «Английский лорд свободой горд...» — сколько в этом слышится подлинного восхищения аристократизмом и свободолюбием островного народа!
Британская широковещательная корпорация (Би-Би-Си) начала передавать по-русски в марте 1946 года — и стала первой в своем роде. Это был глоток свежего воздуха, «луч света в темном царстве». Она внесла ощутимый вклад в дело разрушения империи зла. (Оставим в стороне вопрос о том, почему на смену несомненному злу явилось не столь несомненное добро.) Она способствовала зарождению движения нравственного сопротивления в бывшей одной шестой, а ныне одной девятой части суши; она сообщала факты, просвещала, рассказывала о том, о чем в подсоветских странах трудно было узнать. Иначе говоря, помогала людям оставаться людьми в нечеловеческих условиях. Сквозь глушилки, сквозь клевету, ложь и ненависть большевистского Кремля — в забитую и задавленную страну попадала достоверная, не перекошенная предвзятостью информация. Не перекошенная еще и в смысле правильной перспективы: Советскому Союзу отводилось в передачах на русском языке немногим больше места, чем и в англоязычной прессе. Американские станции говорили по-русски преимущественно об СССР — и у слушателя могло возникать (и возникало) лестное, но безосновательное чувство, что весь мир занят исключительно «страной Советов» и очень ее боится. Американские радиостанции, к тому же, были открыто антисоветскими, а Би-Би-Си — ничуть; тут только правильные акценты расставлялись; незачем говорить, что этот путь — всегда более убедительный.
Теперь вся эта роскошь — в прошлом. В последние десятилетия культурный уровень всей корпорации (не только Всемирной службы, куда входит и русская служба) резко упал. К моменту разрушения Берлинской стены неблагополучие Би-Би-Си стало наглядным. С 1990-х британские газеты всё чаще сравнивают руководство корпорации с КГБ. Пишут, что Би-Би-Си — тоталитарное государство в миниатюре, устроенное на советский образец по принципу бутерброда: сверху — зажравшаяся номенклатура (новый класс, fat cats), снизу — бесправные работники. Выяснилось, что демократия (принципы которой Би-Би-Си обязуется проповедовать) не заложена в уставе и структуре корпорации. В точности как в СССР, подняться в верхний класс корпорации мог и может, вообще говоря, каждый ее сотрудник, но всё устроено так, что всплывает то, что легче. Подниматься все чаще стали откровенные циники, карьеристы, властолюбцы и недоучки. На определенном административном уровне такой начальник становится полновластным князьком, богатым владетелем, свободно и с шиком тратящим лицензионные деньги подушной радиоподати, на которую Би-Би-Си существует. Простор для злоупотреблений деньгами и властью открывается перед ним необозримый, прямо-таки советский. А тех, кто худо-бедно что-то делает на Би-Би-Си, держат в черном теле, все более и более тесня в правах и возможностях.
У иностранных русскоязычных станций советской поры была еще одна важная миссия. Они не только сообщали то, о чем не писали Правда или Известия; не только показывали возможность другого взгляда и осмысления событий, — они боролись с казенным, выхолощенным языком советских газет, с пошлой и подлой советской речевой нормой, точнее, отрицали ее — живым, проникнутым мыслью языком культурных и думающих людей. Об этом тоже приходится теперь говорить в прошедшем времени.
Давно замечено, что победители перенимают болезни побежденных. Победители нацистов привезли из Берлина в Москву антисемитизм, дорого обошедшийся России. Развал Советского Союза — косвенное следствие этого трофейного продукта. Когда евреи проголосовали ногами, другие народы задумались. С эмиграцией начались утечка мозгов и упадок российской науки. В наши дни некоторые отрасли этой науки просто сошли на нет — совершенно как в Германии после прихода к власти Гитлера.
Запустение наступило и в эфире. С 1991 года начинается упадок западных русских радиостанций. Сотрудников стали нанимать в России. Руководство исходило из того, что выбор там шире, чем среди эмигрантов, а страна теперь свободна. Как это нередко бывает, верная мысль привела к непредсказуемым и негодным результатам.
Сперва сработало правило сообщающихся сосудов: к середине 1990-х установился общий культурный уровень радиопередач внутренних и внешних. Из Лондона и Мюнхена (а затем из Праги) стали говорить тем же деревянным языком, что из Москвы, — языком советских передовиц. В нем слышались армейские нотки и скрип кирзовых сапог. Былой артистизм сменился мякиной. Из языка ушли жизнь и подлинность, а значит — и убедительность.
Появилось и нечто новое: прямая безграмотность.
Большинство идущих в эфир текстов — в том или ином смысле переводные. Переводят в основном с английского. Культурный переводчик знает, что дословный перевод делает фразу непрозрачной для русского уха, а то и вовсе смысл искажает. Он помнит, что порядок слов в английском и русском тексте обратный. По-английски скажут: «Бомба взорвалась в Багдаде вчера», что по-русски — почти бессмыслица. Но именно так и стали звучать на зарубежных волнах русские тексты, наскоро переведенные людьми, не дорожащими языком, не понимающими его природы. С распространением интернета эти тексты появились и в написанном виде.
К началу нового века вольные сыны и дочери эфира растеряли последние остатки культуры. Их продукция кишит такими перлами как «гвинейские свиньи» (guinea pigs, морские свинки, что в политическом контексте всегда означает подопытные кролики) или «награда свободы города» (the freedom of a city, почетное гражданство). Тут — не то что незнание русского, тут незнание английского: ведь владение языком предполагает умение находить в родном языке эквиваленты иноязычным словам и оборотам. Дикий смысл произносимых по-русски слов не тревожит русский язык сознания произносящих. Им всё равно. И вот мы слышим, не веря своим ушам: «последний ужин» (вместо тайная вечеря), «популярный фронт» (вместо народный фронт) и даже — «популярный (то есть народный) гнев».
Тон в этом триумфальном шествии маразма опять задает Би-Би-Си. Примеры взяты из передач этой радиостанции. Некогда она стояла выше других — зато и упала ниже.
Особое место занимает в этой новой культуре интерпретация имен. Свобода по крайней мере один раз назвала папу римского Иоанна-Павла II — Жаном-Полем II (репортер был из Парижа). На Би-Би-Си вовсе забыли русскую традицию наименования королей: Яков у них непременно Джеймс, Иоанн Безземельный — Джон, Вильгельм Завоеватель — Уильям (спрашивается, почему не Гийом? сам-то он называл себя именно так). И страшно подумать, что будет с русским языком, когда умрет ныне царствующая британская королева: на престол, чего доброго, может взойти король Чарльз III — это после Карла I и Карла II. Так что - «Боже, храни королеву»!
На сайте русской службы Би-Би-Си читаем вещи просто позорные. Берем наугад первые попавшиеся заголовки или подписи к картинкам:
«Ну какое день рождение без торта!»
«В Багдаде убит судья, который будет судить Саддама Хусейна...»
«Не все "подфлажные" экипажи имеют страховые полиса...»
«На протяжении прошлых веков больным понтификам либо становилось лучше, либо они довольно быстро умирали...»
«Неделю назад топ-модель обвинили в злоупотреблении наркотиков...»
Напрочь забыто, что составные иностранные названия (Нью-Йорк, Сан-Франциско) пишутся по-русски через дефис. Сплошь и рядом читаем: Куала Лумпур, Биг Бен, Франс пресс. Если не отклоняться от правил русского языка, то выходит, что люди могут, например, назначить встречу «под Бигом Беном» или прилететь из Лоса Анджелоса.
Особое место занимает калькирование с английского — вроде: «Мы глубоко шокированы серьезным инцидентом...» Конечно, этот ляпсус — московского происхождения. В Москве уже давно к микрофонам сели люди, едва знакомые с английским и никогда толком не знавшие русского. Но в том-то и дело, что раньше на Би-Би-Си, где английский знали сносно, такое было бы невозможно. По-русски шокировать всегда означало ставить в неловкое или неприятное положение. Никто этого значения не отменял. А вот по-английски to shock — поражать. Оба значения прекрасно подходят для характеристики происходящего на Би-Би-Си: мы и поражены, и шокированы. Но инцидент (на самом деле там речь шла о несчастье) — не шокирует, а поражает, потрясает.
Другая рабская калька с английского - «успешный человек». Успех по-русски — событие, а не состояние; нечто одноразовое, без протяженности. Успешной бывает экспедиция, авантюра. Человек бывает преуспевающим, компания — процветающей.
Старшему поколению сотрудников Би-Би-Си этих азов объяснять не нужно было; новому — объяснять бесполезно.
А какая прелесть, скажем, слово таргетированный! Человек, его придумавший, хотел показать, что знает английское target (цель).Умница! К чему все эти русские словечки вроде целенаправленный, целевой, целеустремленный. Они устарели, примитивны, не отвечают запросу дня.
Те, кто помоложе, давно привыкли к уродливым калькам. Не все сознают, что, например, слово имидж, уже и в словари попавшее, теснит, обедняет и сужает русский язык, отменяет слова облик и образ, не говоря о давно вживленном заимствовании — слове репутация. Последнее много лучше имиджа хотя бы потому, что в русском написании не искажает латинской первоосновы. Имидж безобразен, если вспомнить, что он, собственно, image. Куда имажинистов девать будем? В имидженистов переделаем? Это словечко — двойное заимствование, французское слово пропущено через темзинский диалект, оттого и уродливо.
Ну, и еще многое. Меры у этих молодцов и молодиц — «предпринимаются», встреча двух футбольных команд (одиннадцать на одиннадцать) — «поединок», власть — место, а не состояние («имярек рвется во власть»).
Совершенно забыто, что местоимение вы пишется с прописной буквы только в письме: в официальном письме к одному лицу. Это — эпистолярная вежливость; вроде обращения «милостивый государь». К двум и большему числу лиц — вообще всегда и всюду со строчной. Ну, да где там! Они слышали звон.
— Так говорят и пишут в Москве, — оправдываются лондонские москвичи. Что ж, гляди на слепого — коли себе глаз...
Верно и то, что не вся беда — в радиожурналистах. Бескультурье коснулось и академических кругов. В известном смысле оно даже исходит оттуда, ведь у всех эфирных недоучек есть хоть какие-то дипломы о высшем образовании (давно переставшем быть не то что высшим, а хоть высоким). В Москве, а не в Лондоне придумали писать «Би-би-си» вместо «Би-Би-Си». С чего бы вдруг? В этом нет ни логики, ни смысла. С таким же успехом название «Московский комсомолец» можно сокращать как «Мк», а не «МК». Ссылаются на Д.Э. Розеталя как на последний авторитет. Но здесь профессор грамматики недодумал. За новизной погнался. Норма, установленная в советское время, ближе к истине. Большая советская энциклопедия дает: Би-Би-Си. Эту форму не идеология людям подсказала, а здравый смысл и законы родного языка.
Повторим еще раз: не вся беда в радиожурналистах, но признаем и то, что они — в авангарде распространителей порчи языка. Тут пальму первенства никто у них не отнимет.
Скажут: язык меняется, процесс этот закономерен и неизбежен. Добавят, что старики всегда брюзжали по поводу порчи языка. Согласимся с этим в принципе, а возразим в частностях.
В начале XIX века карамзинисты перестроили русский язык, вместо немецкого скрипичного ключа поставили перед ним французский. В ту пору казалось, что мировым языком вот-вот сделается французский. Возможно, сейчас стала неизбежна перестройка на английский лад. Но, во-первых, карамзинисты все сплошь были культурнейшими людьми своего времени, тогда как сегодняшние радиожурналисты — ... ну, мы видели, кто они такие; а во-вторых и в-главных, русский язык уже давно вышел из того возраста, когда нуждался в жесткой опеке другого, пусть и более развитого языка.
Да, вполне избежать влияний языка, грозящего стать планетарным, скорее всего, невозможно, но этому влиянию можно и нужно противиться. Если будем потакать, останемся без великой русской литературы прошлого, без Пушкина и Толстого; при сегодняшних темпах языкового перерождения их уже через пятьдесят лет со словарем читать придется. То есть останемся, собственно говоря, почти ни с чем. Если мы не слепы, нам придется признать, что русская литература (преимущественно XIX века) есть главное достояние, главное природное богатство России, первое, что уравнивает эту страну с другими большими европейскими странами. В ее основе — дивный русский язык карамзинистов. Про него еще сравнительно недавно Ходасевич сказал с гордостью: «Он крепче всех твердынь России, славнее всех ее знамен». Ахматова тоже верила, что у этого языка есть будущее: «И мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово». Теперь под этими словами не подпишешься. Долгожданное народное словотворчество грозит разделаться с русским языком. А это значит — и с Россией. Ведь если вся Россия перейдет на испорченный английский (точнее: американский), в ней просто нужды не будет. Утратится главное, что держит вместе людей, и без того разобщенных и озлобленных друг на друга. Центробежные силы в стране и без того слишком сильны. Это только на первый взгляд кажется парадоксом, а на деле более чем правдоподобно: если язык уйдет, страна сама собою рассосется, исчезнет с географической карты без всякого военного или экономического вмешательства — за полной ненадобностью. Так что защищая язык, мы защищаем родину. Вот только защитим ли? Пустынные волны омывают наше сознание днем и ночью. Прибой не умолкает.
сентябрь 1997, Лондон
помещено в сеть 6 января 2010
газета РУССКАЯ МЫСЛЬ (Париж) №4189, 18-24 сентября 1997 (под псевдонимом Семен Чертолясов).
журнал ВЕСТНИК (Балтимор) №18 (199), 1 сентября 1998 (под псевдонимом Семен Чертолясов).
газета ГОРИЗОНТ (Денвер) №91, 30 февраля 1999 (под псевдонимом Семен Чертолясов).
еженедельник ОКНА (Тель-Авив) №?, 2005.
