Называлось действо внушительно: «Первая международная конференция; Русскоязычная община в Европе — прошлое, настоящее, будущее». Заседали в самом центре Лондона, недалеко от улицы Оксфорд-стрит, в солидном зале Cavendish Conference Centre. Съехались люди из шестнадцати стран, включая одну неевропейскую (как же обойтись без США?). Выступило в общей сложности 34 человека, все — в течение первого и единственного дня конференции — 22 ноября 2002. Председательствовал Владимир Воронов, глава лондонского Русского дома, устроитель и организатор форума. В президиуме сидели Владимир Бобков (торговое объединение Славянский базар), Александр Шлепянов (журнал Колокол), представительница британского министерства иностранных дел Felicity Cave, писатель Вадим Фадин (Германия), историк Олег Будницкий (Москва), журналистка Кира Сапгир (Париж), писатель и публицист Александр Горянин. Гостей и участников собралось около трехсот человек. Заслушали приветствие принца Майкла Кентского, того самого, что разительно, до неправдоподобия, похож на Николая II.
Съехались объединяться. Воронов настаивал: нужно, пора. Нас — восемь миллионов только в Западной Европе, не считая стран бывшего восточного блока. Предложил договориться о терминах. Объединяются русскоязычные, то есть все без разбору выходцы из бывшего союза нерушимого, осевшие в Европе, «за пределами своей исторической родины». Они же — диаспора. Вспомнил московскую певичку, которая «поет только для русских». Мы, возразил он ей и ей подобным, «поём для всех». Вздох облегчения в зале… Этнос, слава Богу, не в счет.
А если объединяться, то нужны примеры, предшественники. Профессор московского гуманитарного университета Олег Будницкий начал издалека: с первого русского эмигранта князя Андрея Курбского (1528-83). Эмиграция — дело идеологическое; из экономических соображений уезжали и раньше. Напомнил Будницкий эпизод, известный из Истории Карамзина: как Иван Грозный (от которого бежал Курбский) в 1566 году сам замышлял бежать из Москвы — и куда? В Англию. Напрашивался в женихи к Елизавете Первой, которую в письме называет «пошлой девицей» (то есть старой девой; ей тогда было 33, ему 36 лет). Был короткий экскурс в XIX век, в эпоху Герцена; затем длинный — в XX век. Оказалось, что первая русская эмиграция, послереволюционная, уникальная по масштабам (более двух миллионов человек, такой Европа не видывала) состояла не сплошь из неудачников. Люди устраивались. Были бизнесмены, банкиры, промышленники, ученые, служащие, рабочие. Существовали во множестве всяческие объединения соотечественников. Плакали от неустроенности и тосковали по родине в основном писатели — и большевики со злорадной находчивостью использовали этот плачь в своей пропаганде. В целом русские эмигранты первой волны страдали несопоставимо меньше людей, оставшихся на родине, в пыточном большевистском застенке.
Александр Горянин (автор книги Миф о России и дух нации) развивал московский взгляд на лондонскую затею: говорил о феномене всемирной России, возникшем в XX веке; о путях развития отношений между метрополией и диаспорой; о том, что Москва может взять пример с китайцев. Пекин давно уже научился опираться на деловое сообщество зарубежных китайцев (хуацяо). Китай здесь чемпионствует, хотя и многие другие не-западные страны давно встали на тот же путь. Важнее, по мнению Горянина, не русскоязычная культура, а общий культурный ресурс, позволяющий не отметать тех, для кого русский язык — не первый. Это важно. Россия, Русь, изначально была союзом племен, пусть не всегда добровольным. В ней силен финский субстрат. Множество названий в центральной России ничего не значат по-русски, они — финно-угорские. Взять хоть Муром. (По Карамзину, добавим, и Москва — имя финно-угорское.) Чудь и весь, торки и черные клобуки, мордва, ясы — им несть числа. Четверть русских — с татарской примесью. Еврейская примесь не подсчитана, но евреи — коренной народ древней Руси. Евреи (Горянин сказал: евреи-кенааниты… или в зале так услышали) жили в Киеве до прихода варягов, до возникновения имени Русь и русского народа. Немцы сыграли колоссальную роль в русской военной истории и в науке; поляки — в культуре, в освоении Сибири, куда они попадали не всякий раз по доброй воле. Так что всемирная Русь — вот, по Горянину, приемлемый термин. Что же до русских хуацяо, то тут не хватает идей. Нужна в России зеркальная (по отношению к лондонской) организация, не государственная, но способная поддерживать диаспору, лоббировать, скажем, двойное гражданство. Нужна общеевропейская русская газета, по авторитетности спорящая с московскими, — ведь вот у арабов их самая авторитетная газета выходит в Лондоне.
Германия, сказал с трибуны писатель Вадим Фадин, стала третьей страной русского исхода, после Израиля и США, а по численности принятых людей она первая, значительно превзошла эти страны. Но единой организации русских в Германии нет, хотя правительство отпускает деньги на объединение иностранных общин. Есть организации по интересам. На правительственные деньги было, например, создано общество изобретателей и рационализаторов. А русская среда — нужна! Дети переходят на немецкий язык, русских книг не читают. И каких книг! Поль Валери пишет в дневнике, что он знает три вершины искусства в мире: классическая Греция, Ренессанс и Россия XIX века. В первую очередь он имел в виду русскую литературу, русский роман, но мы знаем, что этого романа не было бы без Пушкина. В первой эмиграции значение литературы сознавали. В 1924 году в одном только Берлине работало 86 русских издательств. В сегодняшней русской диаспоре Европы Фадин считает целесообразным создать литературную газету, поскольку московская Литературка переродилась и больше со своей задачей не справляется.
Парижанка Кира Сапгир начала с того, что говорить не умеет (должно быть, в духе пришвинского: «писатель должен писать, а не говорить»), но затем много и увлеченно говорила о себе и своей любви-ненависти к России и Франции. Подробно пересказала свой сон, оказавшийся вещим. Провозгласила тезис: «Чем больше родину мы любим, тем меньше нравимся мы ей». Вспомнила Анну Ярославну, дочь Ярослава Мудрого, жену французского короля Генриха I, которая «как-то странно растворилась во французской истории: никто не знает, как она закончила свои дни»; известно только, что земли купила в Монжероне.
Переводчица Фелисити Кэйв, говорящая по-русски почти как русская, дала собравшимся представление о том, какими русские видятся британцам. Оказалось: «дурными, сумасшедшими и опасными», в духе того, как леди Каролина Лам определила Байрона: mad, bad and dangerous to know. Это при взгляде мимолетном, обывательском. Всплывают и другие ассоциации: романтика, изгнание, неофиты, водка, богатство (в прямом и переносном смысле), максимализм, КГБ, мафия. Что ж, портрет похожий; хорошо, что не забыто богатство в переносном смысле (духовное, надо полагать). При взгляде же более пристальном, сказала, к удивлению собравшихся, Кэйв, четвертая волна русских в Великобритании — «люди высочайшей культуры», обогащающие культуру британскую. «Это полноценные члены нашего общества…» Их влияние (поскольку они ездят на родину и возвращаются туда) должно положительно сказаться на России. Русская община в Лондоне представляется г-же Кэйв «очень деятельной»: тут газеты, журналы, радиостанции (видимо, Севы Новгородцева? других, кроме руской службы Би-Би-Си, не припомним), рестораны, концерты. Мнение о том, что среди русских много преступников, не подтверждается статистикой Scotland Yard’a. В целом думающие британцы считают, что «вы очень обогащаете нашу жизнь». «В следующем году мы отмечаем 450 лет со времени установления дипломатических отношений между нашими странами и (не столь масштабно) 300-летие Петербурга (я отвечаю за эту программу)», — сказала Кэйв.
Политолог Борис Гершунский из штата Нью-Джерси, руководитель Центра российско-американских исследований, сперва убедительно изрек массу общих мест (старшие интеллектуалы в эмиграции не востребованы; «необходимы механизмы, необходимы личностно ориентированные технологии»), а затем произнес нечто важное: не нужно лакировать образ России (он, разумеется, сказал имидж) в зарубежных странах; это ложно понятая помощь, это нанесет прямой вред стране. В России установился авторитарный режим, поднимают голову ксенофобия, шовинизм и прямой фашизм. Замалчивать это было бы патриотизмом наизнанку.
Для Бориса Березовского объединительным началом русской общины являются не язык или культура, а «самоидентификация». Если китаец чувствует себя русским, он — русский. Подход, спору нет, современный и признанный, демографы давно из него исходят. Что волнует Березовского, тоже понятно: Россия до сих пор смотрит на евреев глазами незабвенной г-жи Фурцевой, ошеломившей Запад словами «теперь у нас есть свои кадры». У русской черни татарин может быть русским, а еврей — нет. Но предприниматель старался зря. Для думающих людей русский — имя собирательное, с генами не соотнесенное. Французы, у которых в девятнадцатом веке была пословица «поскоблите русского — найдете татарина», тоже не гены имели в виду. Задач перед русской общиной в Европе, по Березовскому, две: помощь русским в Европе («адаптация без потери самоидентификации») и помощь России в деле ее интеграции в Европу. Вторая из этих задач осложняется туповатым (наш термин) сопротивлением Кремля. Инструментом русской общины должны стать средства массовой информации, в первую очередь телевидение. Место выбрано правильно: Лондон — столица Европы, если не мира, здесь «пересекаются финансовые, политические и культурные потоки».
Журналист Иван Толстой (радио Свобода) пространно размышлял о том, «что такое русская судьба и как с ней бороться» — на примере своего сына, не жившего в России, но готового «присягнуть только русскому флагу». Журналист Владимир Кара-Мурза зачитал приветствие вождя думской фракции СПС Бориса Немцова, где держателей российских паспортов просили не забывать о своем гражданском долге и голосовать.
С капитальным докладом выступил глава торгового объединения Славянский базар Владимир Бобков. Он привел выразительные цифры по профессиональной структуре русских лондонцев.
СОЦИАЛЬНЫЙ СТАТУС | ЧИСЛЕННОСТЬ | % |
Рабочие | 60000 | 31 |
Служащие | 45000 | 23 |
Домохозяйки | 32000 | 17 |
Нелегалы | 30000 | 16 |
Студенты | 12000 | 6 |
Пенсионеры | 8000 | 4 |
Командированные | 4000 | 2 |
Творческая интеллигенция | 1500 | 1 |
Бизнесмены | 180 | 0.093 |
Олигархи и очень обеспеченные | 30 | 0.016 |
ВСЕГО | 192710 | 100 |
А по возрастам выходит вот что: 32% — в возрасте 30-45 лет, 26% — 45-60 лет, 15% — 25-30 лет. Далее, Западная Европа пополняется русскими за счет реэмиграции. Есть и внутренняя эмиграция. Из Испании и с Кипра едут в Великобританию, из Израиля — в Германию и Австрию, из Чехии — в скандинавские страны. Предложения Бобкова: учредить кассы взаимопомощи (которые могут со временем перерасти в банки и другие финансовые учреждения) и членские взносы (что сразу привлечет спонсоров, которые зачастую не знают, куда жертвовать); создать полноценные русские школы (чтобы дети сохранили язык), единое информационное поле, телеканал, газету. Нужны фестивали, концерты.
Юрий Сидоренко представлял парижский Институт реинтеграции и международного сотрудничества выходцев из России и стран СНГ. Правительство России, по его словам, до сих пор не приняло решения о возвращении эмиграции. Это принципиальный момент. Вернуться сейчас может каждый, но необходимо, чтобы к тем, кто вернется, было благожелательное отношение. Пока что московские чиновники устраивают чистую показуху, но по-настоящему эмигрантам руки не протянули. Достаточно сказать, что председателем международного союза соотечественников является … Лужков. Россия не платит пенсий эмигрантам. Необходимо соглашение между Россией и ЕС. «Это одно из наших направлений…» Разработан проект русской деревни в Нормандии; земля уже выделена. Проект французской деревни в Уфе тормозят в московских канцеляриях.
Редактор-издатель лондонского журнала Колокол Александр Шлепянов предложил возродить русские дома творчества (по типу советских), летние лагеря, создать дома престарелых. Во Франции, в Сан-Рафаэле, сохранился русский дом престарелых, но в настоящее время там только одна русская старушка, остальные — вьетнамцы.
Ксантопулос Папаютис, президент общества выпускников советских вузов в Греции (и будущий депутат греческого парламента) сообщил собравшимся, что в Греции — больше миллиона русских, в Афинах и других городах есть целые районы греков-понтийцев (генетически самых близких к древним эллинам). Почему-то он убежден, что всемирным языком будет русский.
Профессору физики одного из британских университетов Николаю Жолудеву в словах Папаютиса почудился расизм («надеюсь, о длине генов в этом собрании говорили в первый и последний раз»). Это зря; факт насчет понтийцев преинтересный. В общине, по мысли Жолудева, не должно быть и тени дискриминации по национальному признаку или по вероисповеданию. Докладчик поклонился православному священнику в зале, который крестил его сына, но заявил, что дискриминация даже в сегодняшнем собрании присутствует: на дворе пятничный вечер, значит, религиозные евреи не имели возможности быть на съезде. Непорядок и то, что нет никого из Израиля. (Про то, что пятница — святой день у мусульман, он забыл, тем самым подвергнув их дискриминации.)
Священников, заметим, в зале было двое. Один из них выступил — Марк, иерей Русской православной церкви за границей (РПЦЗ), архиепископ Берлинский и Германский, известный путешественник и ослушник, не признающий анафемы, произнесенной руководством РПЦЗ в адрес экуменизма. Естественно, с трибуны он сказал, что русским в Европе надлежит объединяться под знаком православной духовности.
Александр Суворов, стихотворец (родом, кажется, из Коми), прочитал по бумажке странное сочинение, смысл которого, помимо ура-патриотических возгласов, сводился к тому, что интеллигенция, дескать, должна извиниться перед народом. Основательно пахнуло бодрым и полным разрушительных сил девятнадцатым веком. Оратор явно не заметил, что расстановка на сегодняшней сцене другая: интеллигенция (спасибо большевикам) вся сплошь народная, никакой границы между нею и народом не видно, если же эту границу всё-таки признать, то скорее выйдет, что народу впору извиняться перед интеллигенцией. Чернь (в том числе и чиновная) не первое столетие топчет и унижает в России думающих людей. Пикантной особенностью этого невразумительного выступления (ведущий вежливо назвал его «мощным») было то, что оратор несколько раз произнес фамилию В. В. Розанова … с ударением на втором слоге. Тут слушатели смутились и начали спрашивать себя: к народу или к интеллигенции следует отнести этого докладчика?
Чрезвычайно любопытен был рассказ Саади Исакова из Германии. Численность русской общины в Германии перевалила за пять миллионов. Из них 3200000 — русские немцы. Практически в каждом городе слышна русская речь. Газеты выходят более чем стотысячными тиражами, подписчиков — десятки тысяч. Русская ярмарка может собрать до двадцати тысяч — в городе с населением в семь тысяч человек.
Подводя итог, Владимир Воронов отметил, что по главному вопросу скептицизма никто не обнаружил. Объединяться нужно! И не в первую очередь ради России (хотя и ей поможем), а — ради себя. Оказалось, что Русский дом уже давно ведет работу с юристами. Но странно: ассоциация русских в Европе должна быть, по мнению Воронова, зарегистрирована — как благотворительная. Тот же статус и у Русского дома. Почему? Какую роль тут играют деньги? Ответа нет.
Язык делегатов заслуживал бы отдельного рассмотрения. Печать страны обитания лежала на речи почти каждого докладчика. Почему-то многие переняли израильский оборот историческая родина, хотя для 99% русских в Европе СССР — родина фактическая. Одна молодая дама, не сморгнув глазом, произнесла «традиции авангарда» (а мы-то думали, что авангард есть ниспровержение традиций). В целом язык, на котором (и ради которого) предполагается объединяться, был отнюдь не бунинский.
В перерыве делегатов и гостей кормили ланчем (курица или вегетарианское блюдо на выбор, красное и белое вино), после окончания плодотворных дебатов тоже давали вино, шампанское, пирожки и бутерброды. Все остались довольны — но и вопросы остались. Каков следующий шаг? Кто будет избирать людей в комитеты (их намечено пять)? Представительный первый съезд никого не избрал, ничего не назначил. Не окажется ли первый съезд последним? Будем ждать и надеяться на лучшее. Будем, сколько хватит сил, верить, что сотрудничество (вопреки русскому обыкновению в двадцатом веке) окажется плодотворным, не подлотворным. Говоря на языке нашей народной интеллигенции (или, что то же, нашего интеллигентного народа), «будущее покажет грядущее».
26 ноября 2002, Боремвуд, Хартвордшир,
помещено в сеть 16 января 2014